Форум » Графомания » Разрешите открыть новый литпроект! (часть 18 от В.Редная) (продолжение) » Ответить
Разрешите открыть новый литпроект! (часть 18 от В.Редная) (продолжение)
Девушка-Лиса: -Не, ну что за жизнь такая а??? Вот чем я сегодня провинила нашего боголикого, тьфу ты, препода-заразу а? Ну что было так сложно, мне такой очаровашке, поставить зачет? Ведь все сделала как сказала Машка из параллельной группы, - на секунду наморщив курносый носик девушка вспомнила картину: стоявшие две девушки в универститеском туалете перед зеркалом. Значит так, говорила Машка, юбку по короче, глаза томнее закатывай и главное улыбку, улыбку пообаятельней..наш Юрий Михайлович это любит. -И что?! Что?! Я все сделала как Машка. Снова девушка вернулась к событиям на зачете. Машка вошла первая, сверкнув белозубой улыбкой, села перед преподавателем, томно закатив глазки, хлопнув длиннющими ресницами и повыше юбку и…все зачет у нее в кармане. Я, зайдя в кабинет, села на Машкино место, попыталась сверкнуть улыбкой и… -Чему Вы улыбаетесь Фёкла? Я что-то смешное сказал? Тяните билет. Я, попыталась закатить глаза и… - Вам что-то в глаз попало, что с Вами? Мысленно ругнувшись на себя, я решила воспользоваться последним Машкиным советом, проклиная свою подругу, на чем свет стоит, и не надо было бы конечно это делать но… -Фёкла Иванова, Вы издеваетесь надо мной???, - взревел преподаватель. – Придете, когда будете готовы. Все фиаско полное. И конечно, думала Фёкла, идя по улице, пиная все вокруг, что попадалось ей под ноги. - Кто я, а кто Машка? Машка вон, красавица нашего журфака, одной улыбкой все экзамены сдает. А я?! Я вот кто я?! - С этими словами девушка присела на первую скамейку, достала зеркальце и внимательно посмотрела на себя. Свое отражение ей ответило хмурым взглядом зеленовато-серых глаз, рыжая челка упрямо падала на эти самые глаза, курносый веснушчатый нос то и дело шмыгал от обиды на все и вся, губы были сжаты, - и к тому же, - продолжала девушка запихивая зеркальце обратно в сумку, - не помешало бы сбросить пару лишних кило. Вот все люди, как люди, а я… Тут глянув на часы, девушка взвизгнула, - О, чёрт, я опаздываю в редакцию, аааааа, шеф меня прибьет, не ну точно не жизнь, а чёрти-что и сбоку бантик! Резво вскочив, девушка помчалась на автобусную остановку…
Ответов - 27
В. Редная: Дом 59 по улице Остоженка оказался трехэтажным бело-желтым особняком, увенчанным большими колоннами и неожиданно милыми лепными завитушками на широких окнах. Кованые ворота были закрыты на замок, сверху на Феклу и Фалька неприязненно уставился глазок видеокамеры. Не найдя никаких следов звонка, Фекла решительно затрясла возмущенно загромыхавшую ограду. Фальк, наконец-то, отбросив вид вселенской скорби, с которым он сидел последние полчаса, ехидно поинтересовался: - Штурмом брать собираешься? - Если надо – возьму. – Парировала Фекла, внимательно разглядывая неторопливо приближающегося к воротам человека в черной форме. Человек имел невысокий рост, с лихвой компенсирующийся огромным пузом, мерно сотрясающимсся при каждом шаге, и увесистую дубинку, которой он демонстративно помахивал, со свистом сшибая головы растущим на клумбах цветам. - У тебя хоть план-то есть? – Фальк неуютно поежился, глядя, как дубинка отправила в полет огромный, похожий на подсолнух цветок. Трансформироваться посреди людной улицы, чтобы защищать Феклу от этого толстопуза с комплексом Наполеона, ему совершенно не хотелось. Тем более, что у трансформации выявилась одна неприятная особенность: каждый раз превращаясь в человека, он оказывался в чем мать родила – не слишком подходящий вид для разборок, да и для окружающей толпы тоже. Фекла заинтересованно глянула на Фалька, но промолчала – то ли ухватила обрывок мысли, то ли просто решила удостовериться, что он не собирается куда-нибудь свалить. Тем временем, охранник дошел до ограды и смерил Феклу взглядом, в котором смешивалось недоумение и откровенное презрение. - Чего надо? – любезно поинтересовался он, выдувая изо рта огромный розовый пузырь жвачки. Пузырь, достигнув размера небольшого воздушного шарика, лопнул, развесив розовые ошметки на бровях и ресницах охранника. Фекла и Фальк синхронно вздрогнули. - У нас встреча с твоей хозяйкой. - С Полиной Анатольевной что ли? – переспросил охранник, перекатывая жвачку за щеку. – Она не принимает. - Нас она примет. – Уверенно сказала Фекла. Охранник усмехнулся. - Слышь, девка, ты часом не из этих… свидетелей… как его, Ирода…Ёговы! Во! Валила бы ты отсюда подобру-поздорову! Черная дубинка со скрежетом прошлась по прутьям решетки. Впоследствии охранник так и не смог вспомнить, каким образом мерзкой девке удалось со скоростью выстрела выбросить вперед руку и крепко ухватиться за его запястье. Зеленоватые, абсолютно дурные глаза уставились на него, полностью исключая всякое желание сопротивляться. - Проведи нас к хозяйке. – Спокойно прозвучал ее голос, доносившийся словно издалека. – Она одна дома? - Да. Ее муж в Министерстве. – Рука сама собой потянулась к висевшей на поясе связке ключей. Негромко звякнул, падая на землю, замок. Сидевшая у девушки на плече крыса совершенно по-человечески скривилась и – Господь Всевышний! – произнесла: - Фекла, я тебя умоляю, учись контролировать свои силы. На каждое свое действие ты тратишь огромное количество энергии, хотя хватило бы и сотой доли! Это все равно, что тушить сигарету бочкой воды. - Отвали. – Беззлобно отмахнулась девушка и обратилась к вросшему в землю охраннику. - Нам нужно поговорить с Полиной Анатольевной. Проведи нас к ней. Убедись, что нам никто не будет мешать. Если кто-то неожиданно приедет – зайди и предупреди. Ты понял? - Да, госпожа. – Неожиданно для себя брякнул охранник и окончательно завис, пытаясь понять, с какой радости память вдруг выплеснула на поверхность это идиотское слово. - Отлично. Тогда идем. Чистая – ни листика, ни соринки – дорожка огибала фасад здания и уводила в тихий, тенистый дворик, засаженный старыми тополями. Невысокое крыльцо, огромная, мраморная прихожая, сверкающая чистыми полами и аляповатыми позолоченными подсвечниками, почему-то развешенными на стенах с интервалом в полметра. Звук шагов гулко разносился по всему зданию, казалось, полностью вымершему. Фекла обратила внимание на то, что все зеркала в доме были завешены черной тканью – верный признак того, что в доме кто-то умер. - Полина Анатольевна сильно переживает смерть сына? – неожиданно поинтересовалась Фекла. Охранник, с прямой как доска спиной следовавший впереди нее, кивнул головой. - Как про Олега узнала, слегла. Сами сейчас увидите. - С этими словами он указал пальцем на плотно закрытую дверь и отступил в сторону. Фекла глубоко вздохнула и повернула дверную ручку.
В. Редная: Невысокая, сухонькая старушка, сидевшая в кресле у окна, зябко кутаясь в пуховую шаль, на скрип двери даже не повернула головы. «Господи, она же младше мой мамы! А выглядит как девяностолетняя старуха» - с ужасом подумала Фекла, глядя на испещренные морщинами щеки, набрякшие, покрасневшие веки, дрожащие на подлокотниках кресла руки – белые и ухоженные, единственные, выбивающиеся из общего впечатления горя и старости. Олег был ее единственным сыном. Его смерть подкосила уверенную в себе, красивую женщину, за несколько дней превратив ее в седую старушку. Фекла попятилась. «Я не могу! Фальк! Ты взгляни на нее, она же совсем ни на что не реагирует! Это жестоко – расспрашивать ее сейчас!». Крыс горько усмехнулся. «К сожалению, нам не всегда приходится делать то, что нам нравится. – Прозвучал в голове его голос. – Я не хочу усугублять ее горе, но информация, которой она, возможно, владеет, может стоить жизни нескольким людям. Поэтому иди и поговори с ней. И Ради Богини, брось свои сентиментальные штучки! Видит бог, нам и так не просто». Стиснув пальцы, Фекла несколько секунд постояла за креслом, а потом обошла его и тихо произнесла: - Здравствуйте, Полина Анатольевна. Женщина без тени удивление подняла на нее покрасневшие глаза. - Кто вы? – прозвучал в тишине комнаты хриплый голос. - Меня зовут Оля Горинова. Я знакомая вашего Олега. Мы с ним вместе…вместе работали. - Соврала Фекла. Женщина механически кивнула, не делая попыток встать или продолжить беседу. - Полина Анатольевна, - после затянувшейся паузы сказала Фекла. – Расскажите мне, что случилось? Меня не было в Москве, я только сегодня утром приехала, а тут такое… Олег, он был таким замечательным человеком! Я никогда не думала, что он…вот так… Фекла осеклась, наблюдая за тем, как у несчастной матери задрожали губы, и проклиная себя последними словами за жестокость. Полина Анатольевна поднесла к глазам зажатый в кулаке платок, вытерла слезы и прерывисто вздохнула. - Оля, я ничем не могу вам помочь. Я и сама толком ничего не знаю. В милиции сказали, что он умер от ножевого ранения, на пороге какой-то чужой квартиры. Чьей квартиры, что он там делал – никто сказать не может. А теперь, - ее голос задрожал и сорвался. – Они мне говорят, что его тело пропало из морга! Вы можете себе представить?! Господи, бедный мой мальчик, я даже не могу похоронить его по-человечески! За пазухой нервно завозился Фальк, очевидно тоже выбитый из колеи глубоким материнским горем. «Попробуй узнать про чемодан! – едва слышно шепнул он. – Может, она что-то слышала, помнит». Испытывая к себе отвращение, Фекла спросила: - А у Олега не было врагов? Может, он кому-то перешел дорогу? Ввязался во что-то? Полина Анатольевна отрицательно покачала головой. - Что вы, Олега все любили! Он такой веселый был, жизнерадостный! Были, конечно, те, кто ему завидовал, его успехам в работе, успеху у женщин, но с такими людьми он быстро прерывал всякие контакты. Он много ездил по миру, работал в МИДе, часто пропадал в командировках. Его ценили настолько, что отправляли в страны, куда неженатых сотрудников обычно не отправляют… - Погодите! – прервала ее изумленная Фекла. – А разве Олег был неженат? Мне казалось, что у него есть жена… - Нет, что вы, кто вам такую глупость сказал?! – удивилась мать. – У Олега не было жены. Он смеялся, говорил, что еще не нагулялся. Я частенько намекала ему, что уже не прочь понянчиться с внуками, но он только отмахивался. Мы даже поссорились из-за этого, а ведь это был последний раз, когда я его видела живым. Из глаз у женщины покатились слезы. - Представляете, он пришел ко мне за день до этого, болтал о какой-то ерунде, веселился. Говорил, что скоро все изменится, что он получит очень высокую должность, будет много интересной работы. Я пошутила, не забыл ли он, что от работы дети не рождаются, а он неожиданно разозлился, закричал, что это не главное, что женщины вообще дуры непроходимые и нужны только для…ну вы понимаете. Я попыталась его успокоить, но он все кричал и кричал. Это было так на него непохоже! Размахивал руками, у него в одной руке был какой-то чемодан, так он им задел зеркало и оно разбилось. Я еще тогда подумала, что это плохая примета… и вот, что вышло. - А что за чемодан? Откуда он взялся? – Спросила Фекла как можно безразличнее. Полина Анатольевна пожала плечами. - Понятия не имею. Наверное, какие-то документы там хранил важные, он его из рук не выпускал. Стал кричать какой-то бред, про то, что никто его не понимает, что его измучил какой-то прадед… - Прадед? – Быстро переспросила Фекла. – Может, Предок? - Может и предок, я не помню. Все как в тумане было. В итоге он выскочил от меня как сумасшедший и убежал. А на следующий вечер, мы узнали, что он…что его… Полина Анатольевна не выдержала и разрыдалась в голос. - Успокойтесь, пожалуйста! – растерянно забормотала Фекла. – Не плачьте! Вам надо держаться. Женщина подняла на нее залитое слезами лицо. - Ради чего, Оля? Вот скажите мне, вы же женщина, вы должны меня понять! Ради чего жить матери, похоронившей собственного ребенка? Фекла не нашлась, что ответить. Она уже выходила из комнаты, когда ее догнал голос Полины Анатольевны. - Оля! - Да? - Вы сказали, что вы вместе с Олегом работали… Вы тогда заберите этот чемодан, там наверняка что-то важное хранится. Не хочу, чтобы потом Олега обвинили в халатности. Он, видимо, забегал домой за несколько часов до того, как… как его убили, и оставил его в нашем семейном сейфе. А муж туда утром полез, и нашел его. Вы возьмите, его Оленька.
MayaMi: А чемодан в деревне у Людмилы? Или ты задумала 2 чемодана :)?
В. Редная: Ага, 2)) Один из них липовый. Какой - надо решить)))
MayaMi: Чем дальше, тем становилось сложнее жить в мире тех, кто не мог так остро чувствовать и видеть. Бедные люди, думала Людмила, они не понимают, что каждую минуту находятся на грани. В отличие от нее, никто не мог эту грань ни увидеть, ни распознать. Когда все вокруг окончательно убедились, что эта, в целом, некрасивая девочка, с острыми локтями и не очень ровными ногами, не издевается и не шутит, а действительно, видит и понимает больше, чем любой обычный человек, Людмила открыла в себе новое неожиданное свойство. Она могла, не ломая этой условной для нее грани, проходить через нее, и оказываться словно в другой плоскости. Пространство кривилось и ломалось вокруг; ее тело податливо принимало формы воздушных струй, которые, словно кони, несли ее в неизвестность. Неизвестность, однако, ее не страшила. В своей жизни она итак ощущала слишком сильный дискомфорт и одиночество, а после кошмарной ночи в доме, где орудовал убийца, казалось, ее вообще уже ничто никогда не сможет напугать. Больше, гораздо больше она боялась всегда ощутить запах тлена у людей, которых она, так или иначе, любила, или увидеть на розовой оболочке органа подозрительное затемнение или иной признак скорой гибели. Поэтому перемещения в пространстве доставляли ей неописуемое удовольствие – своего рода отпуск в чужой стране, как она это описывала. Мир на нее не производил особенного впечатления: те же яйца, вид чуть сбоку, но зато он был как бы отражением того мира, из которого она приходила. Простым людям сюда попасть было практически невозможно. Говоря грубо, только те, кто обладал скрытыми внутренними резервами, могли стать странниками и, при определенных условиях, раскрыть некий дар провидения и воздействия на других. Это были странники. В сопровождающие, как правило, им подбирались люди, случайно оказавшиеся рядом, но, более чем другие, нуждавшиеся в коррекции своей собственной жизни путем кардинального изменения восприятия совершенно обыденных вещей. Ни тех, ни других, впрочем, она не воспринимала серьезно, старалась близких знакомств ни с кем не водить, и, по возможности, не вмешиваться в ход вещей, которые не понимала. В 18 лет с большим пакетом в руках, Людмила вышла из ворот детского дома. Идти ей было некуда, кроме дома в деревне, где она до сих пор была прописана, но ехать туда было жутковато. Она даже не знала, убрал ли кто избу, или нет, после нападения; где похоронены ее родные, если ведьм вообще положено хоронить, и живет ли кто-то хоть в одном из соседских домов. Но еще страшнее было ночевать на улице огромного города, и, набравшись смелости, девушка отправилась в свою вотчину. Деревня встретила ее неприветливо низким серым небом и гробовой тишиной. Только в одном доме горел свет. Чей это был дом, не припоминалось: она и свой-то нашла с трудом, и то по покосившейся табличке с названием улицы и номером. В доме не было ничего, даже печь, и ту неизвестные мародеры разобрали по кирпичу. Навстречу ей вышла целая стая жуткого вида кошек, очевидно, проникавших в помещение через сгнившую дверь подвала, или, что вероятнее, через разбитую форточку. Все, что могло быть сломано, сломали, что могло быть разбито разбили. Проще было поджечь избу с четырех сторон, чем один раз тут убраться. Увидев в углу бывшей кухни старую метлу, Людмила инстинктивно взяла ее в руки, и вдруг явственно почувствовала в ней какую-то теплоту. Такое чувство испытывает человек, гладя мягкую шерстку животного. Метла словно сама шла к ней в руки, просилась, как ластящаяся к хозяину собака. Людмила не помнила, как села на нее; не помнила, как метла, словно комета, разорвала пространство, вырвавшись через окно. Она помнила только об одном: холодный лунный глаз одобрительно подмигивал ей из хмурых туч, и о том, что она – не просто девочка с необычными способностями, но самая настоящая, что ни на есть, ведьма, и что отныне ее жизнь будет совершенно отличаться от той, которую вели ее предшественницы. Жизнь, в общем, складывалась по фабуле рассказа тетки, которую она в глубоком детстве спасла от неминуемой гибели. С мужчинами ей не везло, хотя их и было много. Они бежали от нее дальше, чем видели, как только понимали, что она не простая женщина, а с секретом. В двадцать пять лет Людмила забеременела и родила дочь, но именно тут вековой механизм дал серьезный сбой в виде тяжелого генетического сбоя, практически несовместимого с жизнью. Просуществовав несколько месяцев овощем, дитя ушло в мир иной, так и не изведав своей тайны, сокрытой кармой уродства. Людмила, как бы дико это не звучало, ощутила заметное облегчение – не за себя, а за тот груз, который она с трудом несла сама, и который был уготован ребенку, и, решив, что родовое проклятье снято, занялась со всей серьезностью устройством своей жизни. Миллионер, точнее, олигарх, считался таковым еще в семидесятые годы, когда в Союзе и понятия не имели, что такие явления существуют в принципе. Он умудрился сколотить себе состояние где-то в чертогах Земли Обетованной, а после перестройки смело вернулся на родину. Тогда он был мужчиной в расцвете лет, а сейчас являл собой полную развалину. Впрочем, если пересчитать количество покушений, которым он подвергся в течение жизни, можно было бы нафантазировать целое кладбище. Ел, пил, дышал и ходил в туалет он исключительно через многочисленные трубки и шланги, которыми был опутан, словно жертва нападения осьминога, а поэтому на приключения жены на стороне, ее съемки в откровенном виде в рекламе и в журналах, периодические отсутствия смотрел отрешенно. Ревность, злость или зависть совершенно его не волновали уже очень много лет. С Василием Людмила познакомилась в кабаке, где тот, как обычно, что-то отмечал с ватагой приятелей и молодых девиц. Дара своего перед любовником Людмила не раскрывала: ей это было незачем, да и молодой бизнесмен вряд ли бы ее понял. В некотором плане он был нечуток, словно деревянный чурбан. Жизнь его сводилась к тому, чтобы тратить бешеные, свалившиеся на голову, деньги, и тратить их красиво. Куда там путешествовала любовница, Васе было как до лампады. Людмила, между тем, восприняла роман неожиданно серьезно, и, вполне возможно, довела бы его до нужного ей финала, не случись непредвиденного… Василий и лейтенант вывалились из гостиницы, изрядно под «шофэ». Идея проветриться принадлежала Сорокину: к момента выхода, бар в его номере был предательски пуст, а бар в Васином номере благоразумно решили оставить до лучших времен, то есть, до возвращения с променада. Ночь выдалась теплой, влажной и звездной. Бульвар в центре города был пронизан ароматами огромного количества цветочного буйства, словно заполоившего столицу. Многочисленные питейные и злачные заведения призывно манили неоновыми вывесками, льющейся музыкой и удивительным ароматом изысканных блюд. Подумав с минуту, Васенька решительно зашел в одну из дверей, за ним – Сорокин, и все официанты тут же застыли, в почтении склонив головы перед такими важными персонами. Откуда-то подскочил юркий метрдотель, поклонился учтиво, и отвел двух приятелей к лучшему столику в зале, предварительно сделав сигнал сидевшей за столиком парочке. Те, как ни странно, не стали возражать, а, наоборот, с величайшим уважением поздоровались с вошедшими. Молодой человек даже извинился, что доставил такие неудобства лучшим людям в государстве, а девушка вообще молчала, покраснев, словно она что-то совершила, и из-за чего ей было теперь невообразимо стыдно. - Пипец, - произнес Василий с чувством, - вот бы Ирка увидела…Или жена твоя… Сорокин махнул рукой со снисходительной усмешкой. Он не переставлял удивляться сам себе. Уже давно ему и друзья, и мать, твердили, что его терпение и любовь к жене перешли все мыслимые пределы, а коллеги, так и вовсе посмеивались над ним, о чем ему, естественно, было прекрасно известно. Но жену свою он любил, с самого начала, как только увидел ее в Консерватории, и заканчивая последней постельной сценой на даче между ней и любовником. А сегодня вдруг он понял, что возненавидел ее лютой ненавистью, граничащей с отвращением. Все в ней ему не нравилось: и зад, который раньше был предметом его тайного восхищения и гордости, и маленькая грудь, не нуждающаяся даже в лифчике, ни огромные серые глаза, ни улыбка. А уж характер, правы коллеги, вообще жестяная жесть, стерва отпетая, даром, что ли, мать не смогла с ней ужиться, съехала к сестре в Подмосковье и у сына не показывалась уже лет десять в те дни, когда невестка находилась дома. Да, к тому же, в первый же год после свадьбы сделала аборт: тогда она еще не преподавала, а кому-то аккомпанировала, и этот кто-то собирался ехать с концертами в Европу, пропускать репетиции было нельзя. В Европу в итоге никто не поехал, а с детьми с тех пор ничего не выходило. Дура, и только. Вася, наоборот, страдал, словно ему в сердце забили кол, и пил рюмку за рюмкой за здоровье жены и сына. - Выпьем мы за Иру, мы за дорогую, а пока не выпьем, не начнем вторую, - голосили цыгане, которым высокий гость швырял золотые монеты горстями. Их громкое пение, переборы гитарных струн и шелест длинных юбок затмил сознание обоих посетителей. Все это казалось похожим на длинный цветной сон. Несмотря на свое состояние, лейтенант посчитал, сколько раз был исполнен этот куплет, и, когда понял, что сейчас это повториться в сто шестьдесят седьмой раз, попросил изменений в программе. Как по волшебству, цыгане куда-то исчезли, а за рояль сел тапер, и заиграла медленная музыка. Василий потянулся за очередной рюмкой. Лейтенант решил остановиться на достигнутом, памятуя о том, что им предстоит еще искать чемодан, и плеснул было в стакан апельсинового сока, но в этот момент к нему подошла роскошная блондинка в изумительном декольте и пригласила на танец. Изумленный, лейтенант отправился в зал; за столиком надолго задержался и Василий, который не знал, как унять тоску. Подхватив какую-то даму, вертевшуюся рядом, он положил ей голову на плечо, и все пять минут музыки изливал на нее потоки жалоб на злую судьбу. - Я…разведен, - соврал лейтенант, - давно развелся. Кольцо ношу…из приличия. Мы разошлись, как интеллигентные люди. - Меня бросила жена, - рыдал Васенька на плече у дамы, - я ее одну любил, млять. А она от меня ушла… Никто не помнил, в какой момент четверка, наскоро расплатившись с официантами, отправилась в гостиницу, но опомнился Сорокин только в ту минуту, когда совершал с едва незнакомой женщиной то, что с трудом удавалось с законной женой. Давно забытое чувство гордости за себя взыграло в страже порядка настолько, что он стянул с пальца обручальное кольцо и выбросил в открытое настежь окно. Жалобно звякнув, кольцо ударилось о тротуар, и отскочило в траву.
В. Редная: Ранним утром, собственно, когда и язык-то не поворачивается темень за окном «утром» назвать, в гостиничном номере, где в шикарных комнатах на разные лады храпели Василий с Сорокиным, тихонько скрипнула дверь. Темная, закутанная в плащ фигура, осторожно просочилась сквозь узкую щель, и, стараясь не шуметь, на цыпочках двинулась вперед. Ворсистые ковры глушили шорох легких шагов, ни одна половица не скрипнула под ногами вошедшего. Миновав коридор, чьи размеры могли смело соперничать с московской трехкомнатной квартирой, незваный гость вошел в первую спальню. Там в объятиях грудастой блондинки спал лейтенант. Его голова покоилась на плече женщины, он по-детски причмокивал губами и тихонько подстанывал во сне. Витающий в комнате запах перегара ударил в нос вошедшего, заставляя невольно скривиться от отвращения – по внутренним ощущениям уровень алкоголя в крови резко подскочил до десятка промиль. Окинув взглядом гнездо разврата, незнакомец что-то прошипел себе под нос и неслышно переместился во вторую комнату. Васенька выводил носом басовитые рулады, по-хозяйски прижав к себе тоненькую женскую фигурку, разметавшую по подушке темные, как ночь, кудри. Злобно цокнув языком, полуночный гость сделал шаг по направлению к разворошенной постели. При свете уходящей луны, в его руках что-то блеснуло матовым, серебристым блеском. Еще шаг. И еще один…и внезапно комната наполнилась невообразимым грохотом. Что-то зазвенело, загрохотало, забулькало. С визгом вскочили с кроватей брюнетка и блондинка. Вася и лейтенант, по причине неумеренных возлияний на время потерявшие способность к быстрому передвижению, с трудом приняли вертикальное положении, осовело хлопая глазами, и пытаясь в темноте разглядеть, что происходит. В Сорокине, впрочем, на автомате взыграла профессиональная выучка, и с воплем «Стоять, млять, руки на капот!» он сверзился с кровати, запутавшись ногами в простыне. Подвывая от ужаса, боевые подруги героев нации, видимо решив, что осторожность – есть наивысшая добродетель отважных, резво покинули поле боя, на ощупь похватав разбросанную по номеру одежду. В темноте раздавалось пыхтение Сорокина, вперемешку с матом – паршивая простыня облепила ноги, словно осьминог и никак не давала доблестному служителю порядка принять вертикальное положение. Рядом слышалось недоуменное бормотание Василия, да громкие проклятия устроившего погром гостя. Наконец, вспыхнул свет, безжалостно осветив разгромленный номер. Сорокин в своих героических попытках встать на ноги, дополз почти до Васиной комнаты, где и застрял в дверях, зацепившись простыней за косяк. Васенька, абсолютно голый, стоял на кровати, угрожающе занеся над стоявшим рядом торшером дамский кружевной лифчик. На полу, среди десятков пустых бутылок, барахтался запутавшийся в плаще гость. - Зашибись они тут отдыхают! – послышался из-под тяжелой ткани возмущенный женский голос. – Мы тут жизнью, можно сказать, рискуем, а эти два идиота, бухают, да баб снимают! Ступить негде – сплошные бутылки на полу! Господи, как вообще можно СТОЛЬКО выпить и еще продолжать функционировать???!!! - Фекла? – потрясенно выдавил Василий, спешно пытаясь приладить кружевной предмет дамского туалета на место фигового листа. К сожалению, его хозяйка, в отличие от своей блондинистой товарки, не отличалась столь пышными формами, и два прозрачных треугольничка смогли прикрыть лишь процентов десять того, что стремился спрятать герой-любовник. - Хуёкла! – гневно послышалось из-под плаща. – Кто-нибудь снимет с меня эту чертову тряпку или так и будете Аполлонов из себя изображать?! Матюкнувшись, Василий сколь мог быстро нацепил на себя штаны, с трудом отыскав их под кроватью, и бросился на помощь девушке. Едва не навернувшись на раскатившихся по всему номеру пустых бутылках, он ослабил стягивающие ворот тесемки и снял с нее злополучный плащ. Убедившись, что девушка может самостоятельно подняться, Вася устремился к застрявшему в дверях лейтенанту, где вступил в неравную борьбу с укутывавшей его ноги простыней. Наконец, вся троица была свободна, относительно цела и готова к общению. Все еще пылающая возмущением Фекла, сидя в кресле, обводила выразительным взглядом номер, а Сорокин с Василием, устроившись рядком на кровати, словно два провинившихся школьника, густо краснели, пытаясь припомнить события давешнего вечера. Наконец, не выдержав тягостного молчания, Вася промямлил: - А ты это… как тут? И этот где? – Полностью исчерпав свой словарный запас, он, смутившись, умолк. Со встроенного в стену выключателя донеслось хихиканье, и необходимость ответа на второй вопрос сама собой отпала. - Как жизнь вообще? – Зашел несколько с другой стороны Сорокин. - Пьянь. – Не удостоила его ответом Фекла. – Так, быстро оба в постель, чтобы через два часа проснулись, привели себя в порядок и были свежыми, как огурцы! Иначе я не знаю, что я с вами, паршивцами, сделаю! - Огурчик – это по теме, - пробормотал под нос Василий, - огурчик, это как раз мое теперешнее состояние – зеленый и весь в пупрышках! - Спать, я сказала! – рявкнула Фекла и под истерический смех Фалька вылетела из комнаты, напоследок сверкнув чем-то черным и объемным в руке. Май, что смогла. Хочешь - продолжай, хочешь, подожди еще денек, продолжение накатаю.
В. Редная: Вася с лейтенантом остались сидеть среди всеобщего хаоса, страдальчески сжимая руками гудящие с перепоя головы. Неожиданное появление Феклы казалось обоим печальным симптомом надвигающейся белой горячки. Грустно переглянувшись, они одновременно глубоко вздохнули. С массивного выключателя, встроенного в стену, снова донесся смех. - Вы бы посмотрели сейчас на себя! Вас обоих как будто упыри лизали! - Заткнись. – Мрачно огрызнулся Василий. – Бросил нас тут в своем Кащенко, а теперь еще и издевается. Где вас носило все это время? Мы тут с лейтенантом чуть концы не отдали, до сих пор сомневаемся порой, может нас просто по голове тюкнули хорошенько, и нам вся эта хня снится. - Для сна вы поразительно хорошо адаптировались к местной действительности. – Саркастически заметил Фальк, бросая многозначительный взгляд на кружевной бюстгалтер, который Василий до сих пор сжимал в руке. Тот залился краской и сконфуженно матюгнувшись, закинул многострадальный предмет туалета под кровать. Фальк легко спрыгнул на пол и быстро перебирая лапками подбежал к ногам друзей. Сунулся мордочкой в одну из бутылок, брезгливо чихнул и неодобрительно посмотрел на страдальцев. - Удивительно, что вы до сих пор живы. – Цинично прокомментировал он. – Я даже на собственное совершеннолетие столько не пил. Так, сон вам сейчас вряд ли поможет. Если только на сутки, но у нас нет возможности ждать столько времени. Зовите кого-нибудь из обслуживающего персонала и попросите их принести «Вытрезвитель». - Что принести? – побледнев еще больше, переспросил лейтенант. - «Вытрезвитель». Это очень острый суп, половина ингредиентов оттуда вам незнакома, а про вторую половину лучше вообще не знать. Но это то, что вам сейчас нужно. Похмелье он снимает на ура, и голову прочищает. - Но Фекла сказала… - слабо сопротивлялся лейтенант, у которого одна мысль о том, что придется в себя сейчас что-то пихать, вызывала приступ тошноты. – Она…она нас… - Ничего она вам не сделает. – Беспечно фыркнул Фальк. – У нее сейчас настроение плохое, пусть в одиночестве перебесится. - А что случилось-то? Где вы пропадали все это время? И почему ты такой бодрый? Тебе вообще уже давно пора было ласты склеить! – в который уже раз поинтересовался Василий. - Вы заказывайте, заказывайте. А я буду рассказывать. Истории Фалька хватило минут на десять, как раз до того момента, как перед двумя несчастными алкоголиками появились две глубокие тарелки с дымящейся жидкостью цвета артериальной крови. Запах, моментально распространившийся по комнате, вышибал слезу почище килограмма тертого лука. Следуя настойчивым уговорам Фалька, Василий, никогда не чуравшийся местной экзотики, поднес полную ложку ко рту. Произошедшая с ним в следующую секунду метаморфоза потрясла Сорокина до глубины души: в один момент Василий сменил цвет с бледно-зеленого на ярко-красный, выпучил глаза и замахал руками, видимо пытаясь потушить возникший в горле пожар. Из его груди вырвалось хриплое карканье, обильный пот выступил на лбу. Минут пять ему потребовалось на то, чтобы отдышаться, а когда он немного пришел в себя, то уверенно снова протянул ложку к тарелке. - Вася? – слабо промямлил Сорокин, абсолютно не горящий желанием есть после наглядной демонстрации последствий одной ложки. - На вкус ужасно, но помогает. – Кивнул тот, прихлебывая коварную жидкость и снова приобретая оттенок спелого помидора. Смирившись с неизбежным, Сорокин начал есть. Когда к нему снова вернулась способность ясно мыслить, он спросил у Фалька. - Значит, чемодан вы, получается, нашли? И что там было? Мы теперь свободны? Финита ля комедия? - Не совсем. – Уклончиво ответил Фальк. – Эту часть надо рассказывать вместе с Феклой. - Так почему она злющая такая? – внезапно вспомнил Василий, наслаждаясь чувством абсолютного покоя, завладевшим его телом. Фальк усмехнулся. - Это отдельная история… …Из дома Олега Коротаева они вышли почти бегом. Фекла со всей силы прижимала к груди чемодан, даже на секунду боясь ослабить хватку. - Куда теперь? – задыхаясь от быстрой ходьбы, спросила она у нервно подпрыгивающего у нее на плече Фалька, забывшего о всякой осторожности и даже не пытающегося прятаться от любопытных глаз прохожих. - Домой. – Быстро ответил тот, и, встретив недоуменный взгляд Феклы, поправился. – В мой мир. Надо отыскать Сорокина и Васю. Заверни вон в ту арку, я открою проход. Но не успела Фекла сделать и десяти шагов, как остановилась как вкопанная, поравнявшись со стоящим с бутылкой пива, высоким парнем с длинными жиденькими волосам, забранными сзади в конский хвост. Фальк с возрастающим недоумением наблюдал, как лицо девушки залилось краской, и она изумленно выдохнула: - Лешка? Парень театрально приподнял брови. - Простите, мы знакомы? - Да… то есть, нет…я хотела сказать, не совсем…то есть… - окончательно потерялась в словах Фекла. - Детка, да не красней ты так! – Великодушно улыбнулся обладатель жиденького хвостика. – Ты здесь работаешь? С детишками фотографируешься? - Я… нет, почему?.. - Ну вон же у тебя крыса дрессированная на плече сидит. – Лешка уверенно ткнул пальцем в Фалька. В следующую секунду лязгнули челюсти и парень с воплем отдернул руку, уставившись на стекающую по ладони струйку крови. - Ты чего творишь?! – заорала Фекла, обращаясь к Фальку. – Тебе мало, что ты мне всю жизнь испортил?! - Спокойнее, Фекла. За каким лядом тебе этот урод сдался? – невозмутимо ответил Фальк, не обращая внимания на застывшего в шоке Лешку. Тот медленно поднял руку и пощупал затылок, проверяя, не напекло ли его, и не по причине ли теплового удара ему сегодня мерещатся говорящие крысы. - Да он!.. Да я!.. - А-а. – Глубокомысленно изрек Фальк. – Тогда, может, мне его еще раз цапнуть? Тогда ты вспомнишь про то, куда мы направлялись и все-таки зайдешь под арку? - Простите… - Лешка неуверенно подергал Феклу за рукав. – А вы вообще кто? - Конь в пальто! – не сговариваясь одновременно ответили Фекла и Фальк. От собственного хамства по отношению к предмету всех ее грез за последние полтора года, Фекла охнула и закрыла руками рот. Лешка, потрясенный таким единодушием, окончательно сбледнул с лица. Версия с тепловым ударом трещала по швам. - Зараза ты! – Фекла чуть не плакала. – Почему ты вечно все портишь? Господи, когда же я, наконец, от тебя отвяжусь?! - Вам нужна помощь, прекрасная незнакомка? – неожиданно снова встрял в разговор Лешка, видимо смирившись с происходившим вокруг него дурдомом и решившим, что все закончится значительно быстрее, если подыграть по местным правилам. - Да пошли вы все!!! Застонав, Фекла бросилась под маячившую всего в паре метров от нее арку и на глазах у изумленного Лешки с громким хлопком испарилась. Несколько минут он постоял в прострации глядя на то место, где секунду назад стояла девушка, а потом нетвердым шагом направился в ближайший магазин спиртного.
MayaMi: Накатив в пластиковый стакан за ближайшим углом, Леша пришел опорожнил одним залпом его содержимое, икнул, и смяв пластик, швырнул в урну. Подумал, и заказал по второму кругу. Пожалуй, работа сегодня подождет. Людмила сидела в своей спальне, закутавшись в плед. Уже несколько дней ее знобило; к тому же, резко упало давление. Она явно перетрудилась в последние дни с этими попытками пересечения границы миров, и теперь ей требовалась пара недель отдыха. Леша своим звонком прервал ее тяжелый сон и еще больше ее настроил. Значит, пока она спала, и ее чутье дремало, кто-то из параллельного мира проломился в Москву, и спокойно тут разгуливал. И еще: почему не пытается с ней связаться Вождь, или эти два чудака? Они-то, почему не используют свои возможности? Впрочем, вопрос был больше риторическим, и, к тому же, глупым. Нелепая смерть Олега испортила все планы. Дернул же его черт потащиться с чемоданом в эту дыру под названием «спальный район». Туда и в тренировочных рейтузах и майке тащиться опасно вечером, а его понесло, да еще в костюме, да еще при дорогих часах, да с подозрительным кейсом. Просто мечта дворовой шпаны. Но, с другой стороны, они не смогли открыть кейс. Если бы Людмила по глупости не подарила любовнику этого креста, сейчас все бы были на своих местах, так что, в определенной степени, во всем была доля и ее вины в том числе. Так кто же знал о том, что это милое украшение за круглую сумму в валюте нельзя никому дарить? Василию Людмила сказала, что была в Париже. Звонками он не озадачивался: ну, уехала, и уехала, приедет, никуда не денется. Забота о женщинах была не самой сильной его стороной. Поэтому, когда на его юбилее Людмила появилась, небрежно помахивая корзиной роз, на дне которой лежала заветная коробочка, никто не подумал даже усомниться в том, что она была именно во Франции. Здесь была определенная сложность: так как она была ведьмой, ее нельзя было «забыть», и для мужа у нее всегда на видном месте лежали билеты со штампами аэропортов. Впрочем, он мало этим был озабочен по причине полнейшей недееспособности, а с ее графиком съемок она итак часто разъезжала по городам и весям, поэтому ее отсутствие было для домашней челяди делом вполне обычным. Тот переход был каким-то странным. Она гуляла по старому городу, который, по иронии, действительно, очень напоминал Париж. Город был богатый, хоть и захолустный. Местная знать и столичная аристократия, собравшаяся провести тут время в выходной день, передвигались даже не на машинах – в дорогих золоченых каретах. Редко тут можно было встретить селянина в растянутых штанах и рубахе навыпуск. Вокруг центральной площади, на которой стояла ратуша, скучились лавчонки ювелиров. Людмила никогда не считала нужным покупать себе что-то сама, оставляя эту прерогативу мужчинам, но сейчас ноги словно специально понесли ее к одной из лавок. За прилавком стоял благообразный старик, очень напоминавший обликом православного старца, даже борода, и то была по-славянски белой и окладистой. Людмила бывала тут не в первый раз, но старика заметила впервые. Больше того: ее руки сами потянулись к кресту. Стоил он безумных денег даже по меркам жены олигарха, но, в следующую минуту, она уже доставала из кармана несколько десятков золотых монет. - Только подари, - прошептал старик, - нужному человеку. Нужному нашему человеку. Скажи ему, что это ключ. Старческие чудачества Людмилу мало волновали: она-то хотела сделать любовнику роскошный подарок. Откуда же ей было знать, что этот старый хрыч имеет в виду вполне конкретного человека – Олега – а не абстрактного незнакомца. Она сунула крест в сумку, бросила взгляд на часы на ратуше, и поняла, что застолье у Васи уже в полном разгаре, то есть, пора вернуться. Ну, подумаешь, дед столетний сказал, что ключ. Ему уже пора на пенсии дома сидеть, давление мерить по сто раз на дню, а он вот, в лавке подрабатывает, видимо, пенсия сущие гроши. Ботинки стоптанные, плащ весной какой-то темный, явно не первый год ношенный, да и вообще, вид какой-то странный. Кто только такого старика на работу еще взял? Людмила уже перешла площадь, когда поняла, что забыла на прилавке зонтик. Зонтика было жалко, и она развернулась, чтобы вернуться в лавчонку, но в лавчонке уже стоял другой мужчина, молодой и томный. Зонт он нашел сразу, и отдал хозяйке. Точно, подумала Людмила, сын или зять попросил деда пересидеть часок, пока, например, обедал. Поэтому в ее голову даже не закралось сомнение, что все сказанное – бредни, и она улетела со спокойным сердцем. Надо, надо было поговорить с дедом…все равно ведь, дура, возвращалась за зонтом… Но это она осознала очень поздно. Очень. Ищи теперь крест, где хочешь…а ведь в руках был ключ от мирового господства. Людмила с досадой стукнула кулаком по постели. От двери донесся глухой стук. Кого еще несет, она не звала ни врача, ни служанку. Гостей она тоже не ждет. - Людмила Ивановна, - в дверь стучала горничная, - ваш муж хочет вас видеть. Только этого еще недоставало. Видимо, в мозгу инвалида, не раз прошитом бандитскими пулями, включился какой-то импульс. Людмила открыла дверь, горничная вкатила коляску, в которой восседал супруг. Как обычно, он был в полном отсутствии. - Петр Иванович спрашивает, как вы себя чувствуете… Людмилу всегда удивляло: каким образом эта женщина может понимать, что говорит или что хочет ее хозяин. Ее интуиция подсказывала, что его мозг работал на один оборот: нажатие кнопки вызова няньки. Поэтому возня вокруг хозяина напоминала Людмиле воркование хозяев домашних питомцев, которые обычно имеют преувеличенное мнение об умственных способностях своих любимцев. - Спасибо…хорошо. – ответила она осторожно. – не волнуйся, дорогой, все в порядке. Мумия кивнула; шланги и нити капельниц зашелестели; внезапно старик напрягся, весь побелел, так, что вены и прожилки сосудов стали ярко-синими. Кадык его заходил ходуном, синие губы сложились в трубочку, и он прохрипел еле слышно: - Ппппппппппред….ок. В ОВД Нагорный никак не могли успокоиться по поводу странной ситуации с квартирой 68, из-за которой разгорелся целый сыр-бор. ЖЭК требовал выставить у дверей квартиры охрану, так как замок был спилен, и путь в жилище бедной гражданки Сорокиной был открыт каждому. Такого в практике еще не было, и на площадке вот уже пять дней дежурил патруль. Соседи опасливо косились на тоскующих стражей порядка, сиротливо притулившихся под развороченной дверью. - У нас кадров не хватает, - выходил из себя и.о. начальника отделения, - а два здоровых лба сидят, балду пинают. Дожили. Участкового, который из-за этой нелепой истории был уже готов написать рапорт об увольнении, приказом был направлен в больницу, где который день лежала Зоя Сергеевна, чтобы выяснить, куда двигаться дальше. Звонкам теперь категорически не доверяли, и все проверки проводились лично. Бедные милиционеры в кровь стирали ноги и ломали машины в самых дальних углах района, проверяя каждую мяукающую на помойке кошку. В больнице ему сообщили, что пациентка Сорокина пришла в себя. Эта новость немало обрадовала участкового, потому что, сообщил начальник, в том случае, если он не найдет родню этой бедолаги, то деньги на зарплату охраны квартиры будут вычитаться из его собственной, и случится это уже в ближайшую выплату. Пулей влетел участковый на третий этаж, сжимая в руках три чахлые гвоздики. В палате, рядом с бледной, как смерть, Зоенькой, сидел какой-то сельского вида тип, который нагло гладил ее по роскошному ренуаровскому бедру, совершенно не стесняясь. Хороша, сучка, подумал участковый, не успел один в Кащенко попасть, уже второй обивает пороги. - Вы из милиции? – спросил тип взволнованно, - я сосед по даче, чисто Серега Валуев. Вот, узнал, что такая беда…это, так сказать, как оно…это самое… - Вы из милиции? – оживилась Зоенька. – найдите моего мужа…Мой Игоречек пропал… Совсем баба рехнулась, вздохнул милиционер обреченно. Серега Валуев покачал головой, многозначительно посмотрев в сторону. - Когда, - решив подыграть женщине, спросил участковый, - вы его видели? - Да вчера, - ответила уверенно Зоя Сергеевна, - понимаете, он мне изменил с другой женщиной…А я так его люблю. Это такой человек… редкий мужчина, знаете, мне так с мужем повезло…а уж какой он в постели…прямо лев…Лучше него у меня никого не было…
MayaMi: - Да вчера, - ответила уверенно Зоя Сергеевна, - понимаете, он мне изменил с другой женщиной…А я так его люблю. Это такой человек… редкий мужчина, знаете, мне так с мужем повезло…а уж какой он в постели…прямо лев…Лучше него у меня никого не было… Серега, судя по всему, прикладывал значительные усилия, чтобы его прищуренные узенькие глазки не вылезли из орбит. Участковый, в силу профессиональной привычки, держал себя в руках, но внутри его всего колотило. Надо ж было так повезти: подобный инцидент, и именно на его участке. Причем дом стоит на грани двух участков, еще и долго спорили, отдать его Витьке Прохорову, или ему оставить. Оставили. Витька сидит, и в ус себе не дует, а тут. Участковый не мог вспомнить, кто пел песню со словами «нет без тревог ни сна, ни дня» - это было точно про него в последнее время, и мотив вертелся рефреном в воспаленном мозгу. - Зоя, - первым не выдержал Серега, - опомнись. Приди в себя. Какой, на +++, муж? - Законный муж, - тоном, не допускающим возражений, заявила Зоечка. – единственный, любимый, никого у меня на свете нет…если он меня бросит, я…отравлюсь. Боже. Как возможно, что человек в один миг так сильно заболел? Или у них это заразное, в 68 квартире? Сегодня утром спецрейсом в Ереван в сопровождении двух санитаров был отправлен Арам Гургенович: там, у выхода из аэропорта, его ждала карета для перевозки в армянскую психиатрическую лечебницу. Самое интересное, сообщили в Кащенко, что больной горел желанием как можно скорее пересечь границу РФ, боялся окон и безумно радовался, что в палате есть на них решетки. Теперь, очевидно, на освободившееся место придется определить его любовницу. Кого она могла видеть, и где? В себя она пришла в восемь утра, до этого пребывала в коме. Разве что во сне, но это уже совсем клиника. Милиционер утер со лба пот, и хотел было прокомментировать это, но тут Зоя Сергеевна пустилась в воспоминания о своей жизни с мужем, начиная со дня знакомства, на концерте в День Милиции, где она выступала как аккомпаниатор известному композитору. Не преминула добавить, что, до знакомства с ней, муж встречался с другой женщиной, на которой собирался жениться, но она так его сразила, что уже через две недели он сделал предложение. Зоечка рассказывала все в деталях: про свое подвенечное платье, неповторимый вкус свадебного салата, и про то, как ее с первого взгляда невзлюбила свекровь, но муж всегда был на ее стороне. Рассказ выглядел очень убедительным. Милиционера смущал, как и многих, штамп в паспорте, и права собственности на треклятую квартиру. Сорокин И.В. Зоечка сказала, что мужа зовут Игорем, то есть, совпадает с документами. Квартирой имел право распоряжаться Сорокин Игорь Васильевич, по завещанию покойного отца. Это была вся информация. Участковый на минуту вышел в коридор и связался с шефом. Тот как раз только вчера перевели из интенсивной терапии в обычную палату, и был на связи. - Искать, - повелел он, - может, они убили этого Сорокина. Ищите труп. Легко сказать, буркнул милиционер недовольно, отключая телефон, ищите труп человека, который, непонятно, есть ли, или нет. Уже не говоря о том, что даже фотографий не существует. Точно надо увольняться, подумал он, сейчас, раскидаю всех по психушкам, и на покой. В частную охрану…в любую службу безопасности. Хоть сторожем на склад, только чтоб спокойствие было. Но это были пока что прожекты. Надо было решить, что делать с квартирой. Он, в конце концов, не Рокфеллер, чтобы оплачивать отделению двух стажеров из школы милиции. В задумчивости он присел на скамейку, положив фуражку на колено, и понял, что сидеть ему без зарплаты, а то и вообще придется уходить даже без выходного пособия. В этот момент мимо него в палату вплыла санитарка с удивительно роскошными данными. Чего стоил один бюст и губы. С такими данными впору выступать на сцене, у шеста, а не драить полы в больнице и выносить утки. В руках она несла огромную корзину алых роз. Опешив, милиционер бросился за ней, и, на входе, схватил за локоть. - От кого? – спросил он, - кто передал? В палате он и раньше заприметил цветы и открытки с надписями. От детского хора муз. шк. 42, от коллектива….от администрации…лично дирижер хора передал букетик, весьма фривольный, собранный в форме сердечка. И сейчас снова цветы. Вот чертова баба, подумал милиционер, ничего ведь в ней нет, а мужики липнут, как мухи на мед. Интересно, кто это передал букетик тысяч этак за двадцать? Санитарка посмотрела на него с удивлением; притянула за воротник рубашки и сказала хриплым голосом: - Ты потом ко мне подойди, в подсобку. Такого поворота дел участковый точно не ожидал. В такой ситуации не хватало как раз одного: только любовного эпизода с быстрым сексом в вонючей подсобке. Конечно, в иной ситуации он бы с радостью ринулся, куда сказали, но сейчас, в связи с такими треволнениями, вообще не был уверен, на что он, собственно, способен. А что еще может предложить такого вида дама мужчине? Не обсудить же Гегеля за чашечкой кофе. - От подруги, - уточнила медсестра, - Зоя Сергеевна…Ваша подруга рада, что вы выздоравливаете. Искренне надеется, что вы изменитесь. Карточки в корзине не было. Серега Валуев уже еле стоял на ногах. Если бы можно было накатить прямо тут грамм по сто водки, он бы это сделал уже очень давно. Увидев женщину, Зоечка явно напряглась, ее руки задрожали. - Вы? – спросила она, - опять? - Пришла поблагодарить, - сказала санитарка, - за неоценимую услугу. Зайдите ко мне, - напомнила она участковому, - обсудить состояние больной. Никому даже не показалось странным, что состояние пациента нужно обсуждать с санитаркой, но, в такой драме мелочи были делом десятым. Серега посмотрел на часы, и сказал, что ему пора. Магазин за углом закрывался через десять минут, нужно было успеть. - Вы вот не верите, что у меня был муж, - прошептала Зоя Сергеевна, - а вот, что я вчера подобрала под окном гостиницы. Она разжала тонкие пальцы пианистки: на ладони сверкнула узкая полоска обручального кольца. Участковый обомлел, в сотый раз за эти два часа. Внутри кольца стояла слегка стершаяся гравировка. 14.08.1995, Игорю от Зои. Участковый протер глаза, но это было не миражом, а вполне реальной вещью. - И почему же, - спросил он, - вы не поговорили с вашим мужем? - Он как за стеклом, - пояснила она, - не видит меня, и не слышит. У него другая женщина… С ней случилась истерика, пришлось вызывать врача. Пока суть да дело, обезумевший милиционер вспомнил про подсобку: заплыви все гумном, все равно, работа, считай, потеряна, погоны как бы не сняли, а, раз такое дело, то хоть развлечься. Будет что вспомнить с мужиками, да и напряжение надо снять. Он пообещал Зое Сергеевне, что не оставит ее в беде (вот нужно оно, спрашивается), и направился в подсобку. Нашел он ее не сразу; каким-то чудным образом его пропускала везде охрана, более того, ему улыбались, как родному. В подсобке пахло, как ни странно, не мокрыми тряпками или моющими средствами, а какими-то травяными настоями. Духи, сообразил милиционер, и пошел на запах. В самом углу сидела таинственная санитарка, уже без халата, и вообще, без всего. Тело ее было безупречным. - Садись, - сказала она, - дело есть к тебе. Вижу я, тебе наша больная понравилась… Вот бесовщина. Как раз об этом он и думал, когда сюда шел. У милиционера, как у школьника на экзамене, затряслись колени, и он вынужден был притулиться на перевернутом ведре. - Не суть, - сказала она, ослепительно улыбаясь, - она действительно замужем, и все, что говорит – правда. По идее, ее должны поместить в психушку. Этого нельзя допустить. Затравят галоперидолом. Дальше пошла полная ересь – про то, что у Зоечки есть скрытый дар интуиции, что она может видеть дальше других, и что она может помочь ей, Людмиле, выпутаться из неприятной ситуации, но для этого он должен ей помочь. - Я организую тебе отпуск, - пообещала она, - ты забираешь ее из больницы, и везешь домой. Понял? Будешь при ней, пока я не скажу. Делай все, как я скажу. На работе я уладила, все хорошо. Не успела она сказать об этом, как тишину подсобки прервал звонок мобильного: звонил начальник и сообщил, что час назад явилась сестра Зои Сергеевны, честь по чести показала все документы, дверь сейчас заменяют, охрана снята. Участковый промямлил что-то невнятное, но почему-то не удивился такому быстрому решению проблемы, потому что Людмила произнесла: - Ну а теперь давай, зачем шел… Когда через два часа вымотанный страж порядка шел заплетающимся шагом домой, в голове у него не было ни одной мысли, кроме установки, что он обязан забрать завтра Зою Сергеевну из больницы, и перевести ее, скорее всего, к себе, так как ее квартира сейчас – объект повышенного внимания соседей. Везти кого-то в свою холостяцкую комнатушку на первом этаже пятиэтажки было, мягко говоря, неудобно, равно как и жить в одной комнате с неизвестной дамой. Но выбора у него не оставалось. Не успел он добраться до дома, как адски разболелась голова, заныла спина, и поднялась температура. Допрыгался, решил он, грипп, все теперь. - Да болей, сколько надо, - неожиданно смилостивился начальник, - да и в отпуске ты не был два года. Давай-ка, на 24 дня, отдохни, а? На море поезжай, подлечись… Это была не злая шутка коллег (тем просто было не до того), а, действительно, решением начальника. В этот момент участковый поверил в колдовство.
В. Редная: Фекла сидела на полу гостиничного номера, уронив голову на руки. Она не стала зажигать свет и царящий в комнате мрак скрывал пылающие щеки и подозрительно блестевше глаза. Если бы сюда зашел кто-то из ее «команды», у нее хватило бы времени состроить невозмутимую физиономию. Показывать всем, что она на грани истерики, совершенно не хотелось. На самом деле, удивительно уже то, что она так долго продержалась. Вся эта байда с путешествиями между мирами подточила бы и более здравый рассудок, а Фекла никогда не славилась железными нервами. В последнее время ее не покидало ощущение, что она балансирует на узком канате над бездонной пропастью. И канат этот раскачивается все сильнее и сильнее, грозя сбросить ее туда, где мысли потеряются во вневременном хаосе, где безумие станет ее жизнью и ее проклятием. Фекла тяжело вздохнула и мрачно подумала про себя: «Наверное, есть определенный предел, после которого человеческая психика претерпевает необратимые изменения. Почему-то у меня такое чувство, что я своего предела достигла. Чемодан этот чертов, Лешка, родители… Сорокин с Васей…Фальк…Ненавижу его! Господи, как же я его ненавижу!» Но кровь, моментально прилившая к щекам от одного только воспоминания о мерзкой крысятине, в корне опровергала последнее утверждение. Фекла замотала головой. «Не хочу о нем думать! Не хочу и не буду! Я тогда точно рехнусь. Я, наверное, уже тронулась, иначе почему мне мерещится это…этот…» Внезапно девушка резко вскочила на ноги. Комната уже не была такой темной, как раньше. Ровно из ее центра, в котором как раз располагалась огромная кровать с шелковым балдахином, исходило слабое, зеленоватое свечение. Оно тихо мерцало, переливаясь всеми оттенками зеленого – от яркого, сочного цвета молодой травы до едва уловимого зеленоватого оттенка плесени на забытом в холодильнике куске сыра. Открыв рот в немом изумлении, Фекла смотрела на то, как струи холодного света сформировались в призрачную фигуру, одного взгляда на которую хватило бы на то, чтобы всю оставшуюся жизнь спать при свете. Огромные, кустистые брови занимали половину лица, практически полностью скрывая поросячьи глазки. Нижняя челюсть выступала вперед, напомнив Фекле щуку, которую коллеги по работе однажды подарили ее отцу на какой-то юбилей. Рыбина была настолько страшна, что мама настоятельно попросила мужа убрать оригинальный подарок из дома. Например, в гараж. А еще лучше, в помойное ведро. Но, признаться честно, появившийся рядом с Феклой призрак в плане внешних данных давал щуке сто очков вперед. Вдобавок ко всему он был абсолютно лыс, и зеленый свет, как-то по-особенному струился вокруг его сверкающего черепа, придавая тому сходство с навозной мухой. - Все. Это шиза. – Едва слышно прошептала Фекла, мучительно соображая, стоит ли звать друзей на помощь, и если да, как быстро они упекут ее в дурдом за такие вот глюки. Призрак с любопытством взглянул на в ужасе взиравшую на него девушку и слегка смущенно откашлялся. Звук вышел до жути реальным, что окончательно убедило Феклу в полной и безвозвратной потере рассудка. Кашляющие призраки – это уже перебор. Может, он еще достанет платок и высморкается? Призрак весело фыркнул и покачал головой, словно прочитав мысли девушки. «Господи, ну и рожа» - не сдержавшись, подумала она, глядя, как от смеха закрылись поросячьи глазки, а нижняя челюсть меленько затряслась. Кривые зубки задвигались вверх-вниз, будто клавиши пианино. - По-моему, однажды я это уже от тебя слышал. – Неожиданно раздался в ее голове низкий, скрипучий голос. Тихо взвизгнув, Фекла дернулась и упала на спину, едва разминувшись головой с прикроватной тумбочкой. - К-к-кто вы? – Заикаясь едва выдавила она, мысленно помахав рукой адекватному восприятию реальности. Призрак комично прижал палец к губам и покачал головой. Зеленое сияние последовало за ним, оставив в воздухе размытые светящиеся полосы, какие бывают, если резко выключить свет. - Тебе совершенно не обязательно говорить вслух. Не стоит привлекать внимание твои друзей. Эта беседа не для них. Я слышу все, о чем ты думаешь. Думаю, мы вполне можем немножко поболтать таким образом, так сказать, тет-а-тет. Слышать подобную речь из уст того, кто судя по виду не был способен связать и пары слов, было дико и неестественно. Если вообще слово «естественно» можно было применить к происходящему в комнате. Призрак снова хихикнул. - В последний раз, когда мы с тобой общались, ты была намного смелее. - Мы… - прохрипела Фекла, и натолкнувшись на очередной отрицательный кивок, мысленно закончила. – Мы разве встречались! - Ну чисто водевиль! – восхитился призрак и, лукаво взглянув на девушку, демонстративно разгладил складки рубахи на груди. – Мы не только встречались, а были, так сказать, в довольно тесном контакте. По правде сказать, в ваших нежных руках, юная госпожа, я чувствовал себя пыльным половичком, которым старательная хозяйка трясет на заднем дворе. И это было…хм…незабываемо. - Я…в моих руках?...Что??? – в ужасе выпучила глаза Фекла. Призрак беспечно махнул рукой. С кончиков пальцев сорвались зеленые лучи, достигли окна и, натолкнувшись на стекло, взорвались, на миг осветив комнату бледным светом. - О, не бери в голову! Это такие пустяки! С тех пор, как я умер, мне еще ни разу не было так весело. Быть призраком так скучно, тем более среди стада тупоголовых идиотов, которые способны только на то, чтобы завывать над плошкой с водой, изображая ритуал вызова духов. Фекла внезапно почувствовала, что у нее подгибаются ноги. О периоде, когда она лежала в коме, наевшись нарко-ягод, девушка практически ничего не помнила. Однако, о ее бенефисе в деревне венедов, окончившимся откровенным предкохульством, Фальк рассказал ей с нескрываемым удовольствием и во всех подробностях. Судя по его словам она тогда а) назвала наиболее чтимого венедами духа «гнусной рожей» б) схватила его за грудки и трясла, словно…как он там сказал – пыльный половичок? в) пообещала отправить его в Останкино на встречу с Хрюшей и Степашкой г) пригрозила вернуться, если что пойдет не так, и «разъяснить» его по полной программе Дойдя до этой греющей душу мысли Фекла окончательно сбледнула с лица и в шоке уставилась на покатывающегося со смеху призрака. Предка. - Вы меня пришли убить? – с трудом выдавила она, осознавая, что он имеет на это полное право. - О, Богиня, нет! – Предок с огромным трудом взял себя в руки и, перестав наконец, хихикать, подплыл к креслу и с комфортом в нем расположился, расслабленно закинув ногу на ногу. – Я пришел поговорить с тобой. И поверь мне, это очень важно. Допишу завтра.
MayaMi:
В. Редная: - Поговорить? – слабо пискнула Фекла. - Ну да, поговорить, что здесь такого? Или ты, как и мои тупоголовые соплеменнички, считаешь, что меня можно вызвать только путем утробных завываний над берестянкой с водой, разбавленной кровью этого кретина – вождя? - Я…я понятия не имею… - То-то! – Дух назидательно покачал пальцем в воздухе и зачарованно уставился на постепенно тающие бледно-зеленые полосы. – Нда, о чем это я? А, вспомнил! К сожалению, после того, как мне в голову пришла конгениальная идея жертвопринестись упырям, дабы спасти свое племя от полного уничтожения этими мерзкими тварями, я, вместо того, чтобы попасть туда, где обитают все покинувшие тела души, завис в этом проклятом мире. Видно, за неимением других претендентов, всемилостивая Богиня сочла меня наиболее подходящим на роль ангела-хранителя моего племени. Задача нудная и заведомо провальная, ибо за редким исключением поголовная тупость является характерной чертой моего народа. Вот уже несколько веков я вынужден мотыляться здесь как упыриный хвост, безуспешно пытаясь вложить хоть толику разума в деревянные головы венедов. Предок кисло скривился, отчего стал еще гаже, хотя до этого момента Фекла была твердо уверена, что дальше уже некуда. - Так значит, вы не сердитесь на то, что я…на мое…? – запуталась в словах Фекла. Дух закатил глаза под самые брови. - Нет. Я не сержусь. На самом деле, я безмерно счастлив, от того, что произошло. - С-счастлив? – недоверчиво заикнулась Фекла. - Видишь ли, раньше при определенных обстоятельствах, например, если племени грозила смертельная опасность, его вожди действительно могли меня видеть. И не только видеть, но и разговаривать. Я как мог помогал им, давал советы относительно того, как поступить. Но вот уже двадцать лет, как мой контакт с племенем прервался. Это случилось после того, как к власти пришел новый Вождь. Между нами, сука порядочная. Глядя на то, что он творит, прикрываясь племенем, у меня уже давно чешутся руки оторвать ему голову. Все мои попытки вступить с ним в переговоры, проваливаются на корню. Он как будто защищен какими-то чарами, я не могу даже приблизиться к нему ближе, чем на пару метров. Так и ошиваюсь неподалеку, словно собака на цепи, вынужденный смотреть на то, что он творит по моему, якобы совету. Когда я понял, что ты меня видишь, я буквально остолбенел. Раньше этого никому не удавалось. После вашего ухода я долго думал, прикидывал и вот решился поговорить с тобой. Мне кажется, мы можем друг другу помочь. Фекла глубоко вздохнула. Следовало признать, что для простой галлюцинации призрак был чересчур разговорчивым. Да и то, что он говорил, имело определенный смысл. - И чем же мы можем друг другу помочь? – решившись, подумала она. Предок хитро прищурился. - Ну, скажем так: ты поможешь мне организовать в племени небольшую революцию, а за это я подскажу тебе, где находится настоящий чемодан и расскажу, как его открыть. По рукам? Все, Майк, на большее меня не хватит, времени нет катастрофически.
MayaMi: В. Редная пишет: Все, Майк, на большее меня не хватит, времени нет катастрофически. Молодец
MayaMi: Остаток ночи был тяжелым и для оставшейся части группы. Вася, первым оценивший действие местного снадобья от похмелья, вдруг почувствовал, что некая ясность сознания, наметившаяся, было, в отравленном алкоголем мозгу, трансформируется опять в совесть, с которой, собственно, все и началось. И что за натура такая, думал он недовольно ворочаясь с боку на бок, почему это действие опережает мысль, а не наоборот, как свойственно людям разумным. Опростоволосился перед товарищами. Ну ладно, Сорокин хоть собрался разводиться, а он-то, наоборот, уже даже речь отрепетировал, чтобы произнести перед женой, матерью и сыном…Василий ходил по диагонали комнаты, заложив руки за спину, хмурясь и матеря себя на разные лады. В таком философском состоянии его застал Фальк, проскользнувший незаметно в чуть приоткрытую дверь. Это было неприятно. Некоторая их вражда не оставляла мысли, что этот аристократ без конца будет теперь пускать шпильки в его адрес. Василий смутился, и хотел, было заметить, что люди из высшего света имеют манеру стучать, прежде чем вторгнуться в помещение, иначе рискуют получить в табло, но не стал этого делать: одним ударом переход в мир вечности был крысе обеспечен. Поэтому Вася воздержался от экзекуции. - Как погода? – спросил он, делая вид, что совершенно не обеспокоен неприятной недавней сценой, - что нового? - В Москве все хорошо, - ответил крыс с любезностью светского льва на званом ужине, - тополиный пух, жара, июль. Я об этом уже говорил. - Где? – спросил Вася недоверчиво, - ну-ка повтори, что ты сказал…Фальк перепугался не на шутку. Они посвятили несколько часов рассказу о путешествии в Москву, но, видимо, количество выпитого затуманило мозг по полной программе. Вася, который более-менее начал приходить в себя, вдруг затрясся от возмущения: только что до него дошло, что, при желании, этот субъект легко мог переправить его в Москву уже давно, но, по каким-то причинам, скрывал этот вопиющий факт. Это было отвратительно. Бледная с перепоя физиономия гостя затерянного мира налилась кровью, словно молодая свекла, а пальцы сложились непроизвольно в кулак. - Ну ты подлец, - произнес Василий, - ну и дела. Не по понятиям живешь. Значит, мы тут ебошимся, как кроты, ищем невесть чего, и невесть зачем тут торчим, а они…ну ты сука, Фальк. Я тут не знаю, как семейный конфликт уладить, с женой утрясти проблемы, а он, оказывается, шастает туда-сюда на раз. Какого ++++? - Вижу, как ты с женой утрясаешь, - усмехнулся Фальк. Горничная, спешно вызванная на ассенизацию помещения, управилась за два часа, и то не до конца. Бюстгальтер ночной подруги сиротливо валялся под изящным журнальным столиком. Василий поймал взгляд визитера, и его внезапно затошнило. Фальк продолжил: - Странница настояла. Я был против этого. Прости. - Ясен пень, - пожал плечами Василий, - между прочим, ты нас-то за идиотов-то не держи. Я человек серьезный, бизнес у меня, а не так себе, мимо проходил. Сорокин вообще, - он многозначительно поднял вверх указательный палец, - мега мозг. И ты что же, считаешь, что мы тут не поняли, что ты под девушку тут клинья подбиваешь? Значит, тебе тут все двадцать четыре прелести, а мы должны тут париться? Фальк многозначительно промолчал, предпочтя не вступать в перепалку. Отчасти Василий был прав: по крайней мере, их исчезновение в Москву выглядело очень странно. Василий и Сорокин могли бы погибнуть, не выручи их внезапное озарение, снизошедшее на лейтенанта. И все из-за маленькой капельки крови, которая, впрочем, спасла ему самому жизнь. - Где Сорокин? – спросил он, уходя от темы, - спит? - Поехал в ГУВД, - ответил Василий, - в отличие от вас, мы тут вкалываем на ваше государство, как папы Карло. Я вот вчера тут в городе все бензоколонки проинспектировал. Полный отстой. Льют вместо бензина черт -те- чего. - А у вас что льют? – поинтересовался Фальк, - неужели бензин? - Бывает, - запальчиво сказал Василий, - но у меня за это штраф, 10 окладов, и увольнение без выходного пособия. А у вас – полный беспредел. Давай, ты мне, ваша благородь, не морочь голову, - вновь посерьезнел он, - шли меня домой. Хватит тут околачивать. Я не пойму цели своего тут пребывания, - добавил он, подумав, - истосковался весь. Фальк, неожиданно развернувшись, выскочил из комнаты. Сквозняком захлопнулась дверь, и Вася, выругавшись, остался один на один со своими эмоциями.В целом, Василий был прав. Они с Сорокиным и половины не знали того, из-за чего разгорелся весь сыр-бор. Ну, чемодан, а дальше что? Да и девушка оказалась слабенькой – эмоции зашкаливают, а тут, чтобы выжить в этой войне, нужно иметь двойную броню. Лить слезы из-за каждого Леши. Подумаешь, тоже. А выбило из колеи, и поди, скажи, что не права. Собственно, это несправедливо. Они вообще о нем ничего не знают, кроме общей информации, да и то, считай, верить должны на слово. Да, момент упущен, пора открывать, наверное, карты. Но, для начала, все-таки придется посоветоваться с девчонкой, а она сегодня не в матрице, очевидно, раз заперлась, и сидит букой, не выходит. В раздумьях прошел день, а за ним и вечер. Часов в шесть на правительственном лимузине прибыл с работы Сорокин. Несмотря на величественный вид и личного водителя, выражение лица его было усталым и каким-то недовольным. За роскошным ужином в ресторане компания сидела, приняв театральные образы. Вася – страдальца, Фекла – философа, чело Сорокина пронизала глубокая морщина печали, а крыс свешивался с плеча девушки, словно шарфик. - Кольцо потерял, обручальное, - сообщил Сорокин, - все равно развожусь, но неприятно. Какая - то падла найдет, глумиться начнет. Пить надо меньше, к черту. Еще и приснился вещий сон опять, задремал вот в машине. - Почему вещий? – удивилась Фекла, вдруг прервав молчание. Лейтенант поморщился, ткнув вилкой в осетрину, и продолжил: - Приснилась мне моя жена. - Ну еще б, - издевательски заметила Фекла, которая до сих пор не могла простить предутренней сцены, - после такого, на ее месте, я бы не то что приснилась – я бы явилась сюда. От одной этой мысли лейтенанта замутило, и он отставил осетрину в сторону, прямо с воткнутой вилкой. В свете всего, а особенно увиденного во сне, он даже представить не мог, чтобы пойти на контакт с супругой. А приснилось ему, ни много, ни мало, что птичка на ветвях его души, переехала к их участковому, Митьке Компостерову, и в тот самый момент, когда лейтенант задремал, готовила ему суп с фрикадельками. Это было просто уж слишком. Джигит хотя бы был видным мужчиной, и при должности, а от этого Компостерова толку, что от козла, и то от козла бывает его больше. Вечно на участке полный бардак, и, что ни случись, весь околоток ходил к Сорокину за советом. Сон был настолько похож на правду, что лейтенанту показалось: он чувствует даже запах ее волос, духов и порошка, которым она стирала всегда одежду. К Компостерову даже порошок перетащила, подумал в расстройстве Сорокин, вот ведь сука, в смысле, Митька. Чем взял, непонятно. Да, как на грех, еще возьми, да кольцо пропади. Собственно, лейтенант собирался его найти, чтобы передать Василию вместе с просьбой: запихнуть кольцо коллеге в известное место. Но кольцо как сгнило: то ли девка эта стырила, то ли, действительно, сам по пьяни потерял, но факт тот, что без мыла это кольцо не снималось уже много лет. - Обидно, - резюмировал Василий, - ладно, Сорокин, забей. Тебя там нет, не пох тебе, с кем она живет? - Митьку точно не прощу, - заявил Сорокин, - с того света достану, козла, и распишу под хохлому. Представить себе парнокопытное в хохломской росписи по самые копыта Василий не мог без смеха, и зажал рот, дабы скрыть улыбку.
В. Редная: - Так, хватит! – Фекла неожиданно с силой стукнула кулаком по столу. Подскочили, разливаясь по белоснежной скатерти, бокалы с кроваво-красным вином. Украшавшие осетрину ягоды, цвета глубокого индиго, покатились, подпрыгивая во все стороны. Матюкнувшись, Вася вместе со стулом отскочил от стола, в последний момент успев спасти парадный костюм. - Ты чего, Странница, очешуела?! – Возмущенно обратился он к Фекле, которая скривившись, потирала костяшки пальцев. - Очешуели вы, мне кажется. – Спокойно ответила она. – Какой-то сюр полный! Окопались здесь, как клещи в подстилке, бензоколонки инспектируют, баб трахают, а потом страдают по этому поводу… Значит так. Хватит ерундой страдать. Все встали и пошли в номер. Пришло время долгих разговоров. Слегка озадаченные, ее спутники, тем не менее не стали возражать и дружно потянулись к выходу. По молчаливому согласию электричество в номере зажигать не стали. Чиркнув спичкой, Сорокин запалил несколько свечей, осветивших комнату неверным, дрожащим светом. Стулья тоже проигнорировали. Сбросили с диванов и кровати мягкие подушки и с комфортом расположились на полу, удобно вытянув ноги. Фальк предпринял слабую попытку остаться у девушки на плече, уцепившись когтями за тонкую ткань, но та, покачав головой, сняла его и положила в центре образовавшегося круга. Фальк обреченно вздохнул и больше не сопротивлялся. - Значит так. – Фекла уверенно взяла бразды правления в свои руки. – Нравится нам это или нет, но до тех пор, пока мы не закончим здесь наши дела, миссию, если хотите, мы вынуждены быть вместе. А это значит, мы должны не просто друг другу доверять. Мы должны быть уверены в том, что каждый из нас сделает все для того, чтобы не только выполнить предназначенную ему часть задания, но и поможет другому, случись с ним беда. А это невозможно до тех пор, пока мы имеем друг от друга секреты. Всем понятно, о чем я говорю? Девушка обвела глазами друзей, на несколько секунд задержавшись на Фальке. Тот что-то прошипел сквозь стиснутые зубы. Нет, он конечно давно уже понимал, что пора поговорить, но эта девчонка…эта чертова, читающая мысли девчонка не стала ждать, когда он сам заведет разговор и вынуждает его открыть карты. Прямо сейчас. Ну что ж… Видимо и правда пришло время для исповеди. Он огляделся. Сорокин с Василием выжидательно смотрели на него, совершенно одинаково наклонив головы. Они были похожи на двух детей, заблудившихся в лесу. Не хватало только взяться за руки. Эта парочка оказалась здесь не по своей воле и более чем неплохо справляется для новичков. Им нечего ставить в упрек. В выражении глаз Феклы сквозило упрямство, злость и что-то еще…Жалость? У Фалька защемило сердце. Черт вас всех дери! Она вынуждает поговорить, но ей при этом его жалко?! Почему? «Дурак». – Раздался в голове ее тихий голос. Фальк со стуком захлопнул отвисшую было челюсть. И впрямь дурак. - Я расскажу вам то, что знаю. И про чемодан, и про то, что в нем находится. – Негромко произнес он, и пламя свечей, дрогнув, затрепетало, отбрасывая на стены причудливые тени, похожие на длинные руки. – Я расскажу… Но для начала, есть еще кое-что, что вы должны знать. Это что-то касается только меня. Оно не имеет отношения к тому, что происходит сейчас, но… в какой-то степени имеет. Я бы даже сказал, что в какой-то степени оно объясняет меня, теперешнего… - Мы не понимаем тебя. – Мягко заметила Фекла. Фальк кивнул. - Неудивительно. Это непросто понять. Он глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Тени прошлого, старательно упрятанные в самые дальние уголки памяти, радостно взметнулись вверх, наполнив сердце невыносимой горечью. Фальк вздрогнул – снова необходимо пройти через этот ужас, и как же это больно, Богиня, как больно! Теплая ладонь Феклы коснулась жесткой шерстки на спине. Фальк с благодарностью потерся головой о тонкие пальцы. - Наверное, у каждого человека воспоминания о детстве – это самое светлое, что есть в его душе. Детство невинно. Оно не видит настоящего зла, не знает настоящего горя. Хотя, мы понимаем это, только повзрослев. Я рос в семье, где все строилось на строгом и неукоснительном соблюдении правил. Отец – богатый землевладелец – считал, что дети обязаны подчиняться родителям, на этот счет у него была целая теории, исходя из которой непослушные дети обязательно оказывались либо в тюрьме, либо на виселице. Мы с Никой долгое время были уверены, что это правда и каждый раз, набедокурив, представляли себе собственное будущее в виде высокого деревянного помоста с веревочной петлей, болтающейся на ветру. - С Никой? – переспросил Сорокин. – Кто это? - Ника - моя сестра-близнец. – С усилием проговорил Фальк. – Она… вы не представляете, какой она была красивой! От ее ямочек на щечках и длинных черных локонов сходило с ума все население замка. Мне не доставалась и сотая доли той нежности, которую изливали на нее все, начиная от нашей няньки и заканчивая последним мальчишкой на конюшне. Ее невозможно было не любить. Не думайте, мне и в голову не приходило ревновать ее к родителям, или завидовать ей! Нику окружала аура обожания, и я любил ее не меньше, а может и больше остальных. Близнецы обычно очень близки. Мы знали все секреты друг друга, но если мои тайны обычно заключались в тайных вылазках из замка и шалостях с моим другом Тейем, за которые я не раз был бит отцом, то ей по сути нечего было скрывать. Ощенившаяся собака, щенков которой она подкармливала из пипетки коровьим молоком на конюшне, сломанная кукла – подарок отца на день рождения, невыученный урок – эти детские «трагедии» были поведаны мне с соответствующими случаю всхлипами и последующим нежным братским утешением. Она же, в свою очередь, всегда хранила мои тайны. Я рос той еще сорви-головой, и Ника, боясь за меня, иногда принимала участие в наших эскападах с Тейем, ойкая от ужаса, но стойко держась и не пытаясь сбежать. И, будучи пойманной на горячем, отчаянно выгораживала меня перед отцом, зная, что только ей под силу усмирить его гнев. Я уже рассказывал вам, что о своих способностях Странника я узнал очень рано. Когда мне исполнилось 14 лет – возраст, когда в Пристанище набирают новых адептов, отец отправил меня в столицу. Ученики Странников обычно все время проводят в Пристанище. Им не разрешается навещать родных, выходить в город. У них нет каникул, только лишь раз в год им разрешается встреча с родственниками, и этого дня я ждал, отрывая у календаря листы. Оказавшись один, среди незнакомых людей, готовых идти по головам друг друга, лишь бы оказаться лучшими – ведь это стало бы залогом их блестящего будущего – я безумно скучал по сестре. С отцом я никогда не был близок, его методы воспитания, от которых не раз и не два меня спасало лишь заступничество Ники, отдалили меня от него. Мать вообще ни во что не вмешивалась, предпочитая балы и развлечения воспитанию детей. Ника была единственным человеком, с которым я мог быть самим собой. С остальными же приходилось носить маску гордости и успеха, быстро снискавшую мне репутацию богатого гордеца. Фальк невесело усмехнулся. - Удивительно, как часто маски, которые мы носим, становятся частью нашего «я». Через пару лет обучения я все чаще был вынужден напоминать себе о том, что на самом деле тот факт, что мой сокурсник пришел на занятия в порванной рубахе не является достаточным основанием для того, чтобы ставить на нем крест и презрительно морщить нос, встречая несчастного бедняка в коридорах Пристанища. А потом…потом я стал забывать напоминать себе об этом. Во время наших редких встреч Ника ужасалась и говорила, что меня будто подменили. Наверное, так оно и было. Я всегда хорошо умел приспосабливаться. В 19 лет я окончил учебу лучшим ученикоа курсе. Моя семья должна была приехать на выпускной бал, и я с нетерпением ждал этого момента – как бы там ни было, но я оставался еще мальчишкой, отчаянно скучавшим по дому и безмерно гордившимся своими успехами. Я прождал их несколько часов, но никто так и не появился. Самым невыносим было слышать насмешки моих сокурсников, не упустивших момент, чтобы попытаться отыграться за былые обиды. Прошло всего три часа от начала праздника, как я, не выдержав, вскочил на коня и помчался в сторону замка. Разум был затуманен вином и гневом – я не мог понять, почему никто из моих даже не удосужился известить меня, что они не смогут приехать, ведь я отправил им приглашения больше месяца назад. Мне, молодому, самонадеянному идиоту, и в голову не приходило, что в дома могла случиться беда. Фальк замолчал, уставившись куда-то в сторону. В черных глазах-бусинках отражался пляшущий огонек свечи и со стороны казалось, будто они плавятся изнутри, словно кусок янтарной смолы. - Что ты увидел дома? – не выдержав паузы, спросил Василий. Спросил и усомнился – а действительно ли он хочет слышать продолжение. Судя по выражению, застывшему сейчас на морде Фалька, в конце этой истории их не ждет ничего хорошего и на эпилог «и с тех пор все они жили долго и счастливо» можно не рассчитывать. Фальк, вздрогнул, очнувшись. - Я хочу, чтобы вы поняли, - пробормотал он. – То, что я вам сейчас расскажу, ставит меня на одну доску с самыми….Богиня, я даже не уверен, что вы вообще захотите со мной общаться! - Чистосердечное признание облегчает вину. – Неизвестно почему ляпнул Сорокин, не к месту вспомнивший набившее оскомину изречение. Фальк усмехнулся. - Да, лейтенант, тебя эта часть истории должна заинтересовать больше остальных. Так сказать, с профессиональной точки зрения. Сорокин сморгнул и не нашелся, что ответить. Ему почему-то тоже резко расхотелось слушать продолжение. - Рассказывай. – Попросила Фекла. – Что ты увидел дома? Крыс покачал головой и произнес: - То, чего увидеть никак не ожидал. В замок я прискакал только под утро, едва не загнав лошадь. Бросил ее на конюшне, даже не обтерев, бросился наверх. Комната сестры была далеко не первой на моем пути, но именно туда я направился в первую очередь. Мне не столь важно было отсутствие родителей, мне хотелось услышать почему она, самый близкий мне человек, не захотела разделить со мной минуты триумфа. Ее дверь была заперта на ключ. Снаружи. Почему-то не придав этому значения, я отомкнул дверь и вошел в комнату. Сестра спала, но звук поворачиваемого в замочной скважине ключа разбудил ее, заставив приподняться на постели. И при виде ее лица, весь гнев, вся досада улетучились из меня, словно воздух из детского шарика, проткнутого иглой. Ее роскошные черные кудри потускнели и были спутаны, как будто их уже давно не касалась расческа. Лицо осунулось и побледнело. На скуле темнел кровоподтек. Еще один синяк, уже желтого цвета, расплылся вокруг глаза. В уголке рта запеклась кровь. Я остановился, словно налетел на бетонную стену. Поверить, что это несчастное измученное существо было моей красавицей-сестрой было невозможно, просто немыслимо! Она слабо ахнула, увидев меня, и поднялась навстречу. И тут меня покинули последние силы, потому что чутьем Странника, этим проклятым даром, который я так усердно тренировал во время обучения, я увидел все, что произошло. Перед глазами вставали картинки. Они наслаивались друг на друга, как слои глазури на пироге. Ника одинокая и несчастная. Меня нет, мама проводит все дни на светских раутах. Череда ее любовников длиннее шлейфа на ее платье. Обезумевший от ревности и алкоголя отец. Ни одного друга, только одиночество среди толпы окружавших ее людей. Случайная встреча с Тейем, соратником наших детских игр. Ей так хотелось с кем-то обо мне поговорить! Обсудить, что происходит со мной, почему я так изменился. Рассказать, как тоскливо ей среди постепенно сходящего с ума от пьянства отца и пустой взбалмошной матери. Вспыхнувшее нежное чувство, переросшее в нечто более серьезное. И неминуемая расплата. Тей, мой друг Тей, которого я когда-то спас от верной смерти в реке, бросил мою сестру, узнав, что она ждет ребенка. Его отец прочил сыну карьеру в министерстве, разве он мог допустить, чтобы она началась со скандала? В отличие от моей Ники, безоглядно влюбившейся в этого негодяя, он с ней всего лишь развлекался. Она ни о чем его не просила, ничего не требовала, однако он, посчитав, что впоследствии ее ребенок сможет испортить его реноме, потребовал, чтобы она избавилась от него. А когда Ника отказалась, пошел к нашему отцу. Представил дело так, будто Ника сама вешалась ему на шею, а теперь шантажирует ребенком, пытается заставить жениться. Отец, у которого любовные подвиги нашей матери создали определенный образ всех женщин вместе взятых, едва окончательно не свихнулся. Рассвирепев, он набросился на сестру, едва не убив ее. Несколько недель она была между жизнью и смертью, врачи, которым отец заплатил огромные деньги за молчание, были уверены, что она не выкарабкается. Но она выжила. А ребенок – нет. Едва она немного пришла в себя, отец посадил ее под домашний арест, словно пленница в стенах родного дома, она раз в день получала жалкие крохи еды вместе с побоями. Все это промелькнуло у меня перед глазами в один миг, а в следующий момент я был уже на лестнице, ведущей в комнату отца. Ника что-то кричала мне в след, но я не слышал. Перед глазами все плыло, я видел лишь ее изуродованное побоями лицо, разбитую губу, следы веревок на руках. Фальк, замолчал, задохнувшись. Никто не проронил ни слова, не смея его торопить. Наконец, он медленно покачал головой и произнес: - Когда я вошел в его спальню, он спал. Огромный, жирный, словно паук, распространяя вокруг себя запах перегара. Отец, избивающий собственную дочь. Убивший ее ребенка. Поверивший наветам, как будто не знал, насколько она чиста. Я и прикончил его, как паука. Даже не дал проснуться, просто схватил стоявший на столе подсвечник, и ударил по голове. И знаете, что самое страшное? Фальк оглядел своих безмолвно застывших спутников. - Я до сих пор жалею, что не заставил его мучаться так, как он мучил мою сестру. Фекла попробовала притронуться к Фальку, но на этот раз он отпрянул от нее, качнув головой. - В моем мире нет ничего страшнее, чем забрать чужую жизнь. Даже жизнь упыря, которую я отнял, стоила бы мне нескольких лет жизни, узнай об этом мой Наставник. Что же говорить об отцеубийстве! Река Времени стала бы моим вечным пристанищем. Но я не хотел умирать. Пожалуй, помимо умения приспосабливаться к обстоятельствам, жажда жизни – это вторая наиболее весомая черта моего характера. Ты, Фекла, к сожалению, испытала ее на собственной шкуре… Я заметал следы как сумасшедший. Ника, при виде трупа отца потеряла сознание. Я отнес ее к себе, тихо, чтобы никто не заметил, уложил в кровать, и вернулся домой. Сказал слугам, что я вернулся, а отец отдыхает и просил его не беспокоить. Я действовал словно прирожденный хладнокровный убийца, просчитывая каждый свой шаг. Демонстративно пошел к себе в комнату, а оттуда тихонько пробрался в комнату отца. Он частенько курил сигары, лежа в постели, поэтому я вложил ее в его руку и поджог простыню. Когда слуги заметили дым, в комнате уже все пылало. Я суетился наравне со всеми, кричал, ахал, а когда пламя перекинулось дальше, схватил сестру, все еще без сознания лежавшую в постели, и вынес из дома. На меня не пало даже тени подозрения. Все знали про привычку отца курить в постели, его проблемы с алкоголем также не были ни для кого секретом. Все только сочувствовали нам, предлагали свою помощь. Мама, по-моему, окончательно вздохнула с облегчением и быстро умотала куда-то с очередным любовником. Я даже не знаю куда, у меня и мысли не возникло ее искать. По хорошему, и нам нужно было уехать, но я не мог. Не мог, прежде чем я не поговорю с Тейем. Ника знала об этом и умоляла меня не мстить. Говорила, что все простила ему, что не держит зла. Убеждала, что не сможет жить, если на ее совести будет еще одна смерть. Но у меня перед глазами стояло ее лицо, когда доктора сказали ей, что она потеряла ребенка… и я не мог остановиться. Тей, видимо, сумел связать пожар в моем имении и мой приезд. По крайней мере, мне потребовалось немало времени, чтобы найти его, и еще больше, чтобы застать одного. Увидев меня, он побелел. А я смотрел на него, и видел дрожащего от ужаса мальчишку, отчаянно сжимавшего руки на скользкой от воды иве, низко склонившейся над бурлящим потоком. - Ты убил его? – Спросил Сорокин. Фальк покачал головой. - Я не смог. Этот трус валялся у меня в ногах, вымаливал прощение, но я не причинил ему вреда не потому, что простил. Я сделал это ради сестры. Отпустил на все четыре стороны, предварительно дав хорошего пинка. А когда вернулся домой… - Голос Фалька дрогнул. – Ника сдержала свое слово. Она была уверена, что я убью Тейя, и вскрыла себе вены. Оставила мне записку. Написала, что лучше бы она сгорела там, в замке. Что не хочет жить, зная, что послужила причиной смерти двух людей. И просит меня не мстить маме. Богиня, как будто я в чем-то винил эту пустоголовую шлюху! Но Ника, вероятно считала, что я окончательно превратился в чудовище. Фальк замолчал и закрыл глаза. В тишине было слышно только как потрескивают, мигая, свечи. - Мне кажется, в конечном счете она была права. С учетом последних событий, я и есть чудовище. – Наконец, тихо произнес он.
MayaMi: На некоторое время Людмила выпала из обоймы. Панихида по усопшему криминальному авторитету длилась, казалось, вечно. Людмила и еще три бывшие жены с детьми сидели у гроба, склонив головы в глубоком горе. Все четверо были облачены в траур. Людмила с удовольствием отмечала, что из всей четверки она, вне всякого сомнения, была краше всех. Вуаль ей шла, но, каждый раз, когда к супруге усопшего подходил кто-то для прощания, она откидывала вуаль изящным жестом, и бизнесмен (артист, политик, журналист) терялся и уводил взгляд. Траур был, впрочем, отточен глубоким декольте, в лоно которого данный взгляд и направлялся, и, пробормотав что-то невнятное, визитер спешил к гробу, потирая вспотевшую лысину. Лето, после прохладного начала, разразилось неимоверной жарой. Из-за жары, сообщили врачи, с олигархом и произошла трагедия: после всех его ранений, сердце не выдержало такой нагрузки, и олигарх скончался, тихо и безболезненно, от сердечного приступа. Вдовство Людмилу не тяготило. Куда больше ее волновало, что она так и не узнала главного. Что за предок, про которого он ей прохрипел, она понять не могла. На всякий случай, за три дня, которые предшествовали похоронам, она подняла все семейные архивы и даже генеалогическое дерево, корнями уходившее в далекий 17 век. Умом объять такой массив данных было немыслимо. После похорон, закончившихся, согласно воле покойного, в стриптиз – баре, Людмила вернулась в семейную библиотеку, и закрылась в ней от всех, приказав прислуге ни с кем ее не соединять, и вообще ее не беспокоить. Прислуга, от повара до шофера, итак была уверена, что хозяйка не в себе, и приказу подчинилась: не ровен час, отходит своей метлой, которая неизвестно зачем у нее в спальне стоит за занавеской. Смысл этого никому не был ясен: дом был напичкан техникой по самую крышу, и тот факт, что хозяйка с этой метлой не расстается, был в доме шуткой номер раз. Теперь новая блажь: всеми днями сидит в библиотеке, читает, выписывает что-то, про себя бормочет. - Чокнулась наша хозяйка, - сказал на кухне шофер горничной, - ну-ка, давайте помянем нашего хозяина. Горничная пожала плечами. Покойный был идеальным господином. Сидит, молчит, вся забота – за шнурами следить, да лысину вытирать. А вот взбалмошная хозяйка, теперь заполучившая полную власть, ее напрягала. В такой ситуации, помянуть покойного было святым делом, и она, кивнув заговорщицки поварихе, достала из-под фартука бутылку водки. Шофер, подумав, запер дверь кухни, проверил на всякий случай замок, и накатил дамам по двухсотграммовому стакану. - Светлая память нашему Петру Иванычу, - сказал он с чувством, - ну, вздрогнули… Дамы, крякнув, выпили почти что залпом, шофер едва ли от них не отстал, но, едва его стакан опустился на стол, как он, словно что-то почувствовав, обернулся назад. - Мать моя, - пробормотал он, - Людмила Иванна.. Как вы? Тетки терли глаза, пытаясь понять: водка ли это их сгубила, или просто привидение им явилось в лице хозяйки, которая, мягко шурша траурной юбкой, дефилировала от двери к разделочному столу. На столе лежала неразделанная туша барана: на поминки завтра ожидались гости из Узбекистана, и в программе был плов. Взяв в руки огромный нож, хозяйка повертела его в руках и спросила низким голосом, от которого у всех пошли мурашки по телу. - Что, - спросила она, - пьянствуете? Всех уволю, после поминок, к чертовой матери. Покойный Петр Иванович пьянства в доме не терпел. Потому что до последнего ранения был закодирован неоднократно, но это не помогало. Только глубокая инвалидность спасла его от цирроза. Все об этом прекрасно знали. Но Людмилу не волновали сейчас эти люди, которые расплылись после стакана водки, словно пьяные хорьки. Она зашла сюда, чтобы унять волнение, а дверь оказалась запертой наглухо. Пройти сквозь нее не составило труда, но сейчас любое усилие ее раздражало. - Завтра перед поминками ко мне все втроем, - заявила она, - разберемся с режимом. Как-то легко и вроде бы не касаясь ногами земли, она выпорхнула из двери, и все готовы были поклясться, что слышали звук поворачиваемого в замке ключа. Шофер, который протрезвел от ужаса, дернул дверь за ручку. Дверь была заперта. С внутренней стороны. - Допились, - пробормотал он, - все, если завтра обойдется, иду к наркологу. Зашиваюсь. Людмила вернулась в библиотеку, моментально забыв про происшествие. Что-то ее смущало в старинных записях. Фолианты с пожелтевшими страницами она перечитала уже раз тридцать, и изучила наизусть всех бабушек, дедушек, пастушек и наследных принцесс, испанских конкистадоров и актеров МХАТ, которые числились в родне покойного. Что могло быть в этом подозрительного, она не понимала. Не могла же память супруга вернуться на пару столетий назад, чтобы он оскорбился, например, воспоминанием о том, что его пращур, испанский грант, женился, в лучших советских традициях, на свинарке и тем самым обрек семью на вселенский позор до скончания веков? Да Тяжело вздохнув, Людмила закрыла очередной фолиант, потом снова раскрыла, и усталыми глазами пробежалась по страницам. «увлекался живописью…сам неплохо рисовал… картина «Незабвенная Чаровница» могла бы стать шедевром, если бы не таинственным образом исчезла в начале 17 века. По некоторым данным, барон увлекался потусторонним миром, активно занимался спиритизмом, и даже содержал в Мадриде тайный спиритический салон. С этим напрямую связывают тайное исчезновение самого барона несколько лет спустя после пропажи картины». Картина, пропавший барон, черт его дери. Людмила с трудом отыскала изображение томного юноши с крестом на шее. Такой точно запросто займется спиритизмом, за версту видать: типичный шизоид – аутист. Тонкие губы, томный взгляд…Черт бы их всех побрал, рассерженно подумала Людмила, и стукнула кулаком по столу, гори все, синим дымом. Внизу, в кухне, продолжался пир на весь мир. Кухарка поставила плов на плиту, и повернулась за очередным стаканом. Налимонившись, шофер и горничная сидели на кафеле, бубня под нос застольные песни. Кухарка накатила себе остатки содержимого бутылки, и, икнув, поднесла к губам, как вдруг, показалось ей, запахло сильно горелым. Она бросила мутный взгляд на плиту, и подумала, что второй раз за два часа ей померещилось черт знает что: кастрюля с пловом была объята пламенем, да таким, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Пламя было синего цвета, и доходило почти до потолка. - Горим, - заорала кухарка, - горим…бежим отсюда. На следующее утро все таблоиды облетела весть: сгорел дотла особняк почившего олигарха. Вдова, с метлой в руках, переселилась жить к милиционеру Митьке Компостерову в однокомнатную квартиру на первом этаже пятиэтажки….
MayaMi: Все ОВД было в шоке. После утреннего выпуска новостей, в которых объявили, что скромный участковый приютил у себя в холостяцкой берлоге вдову с миллионным завещанием, Компостерову позвонил начальник, и заметил с прохладцей: - Не ожидал я от тебя такого, Компостеров. Ты позоришь образ российского милиционера. Это ж надо: жить с двумя бабами, и без всякого стыда и совести на ТВ красоваться. Позор на все отделение. Только бы тебе развратничать. Прямо шейх турецкий, мать твою. Это было еще не все. Бывшая жена сбросила SMS, что не ожидала от него такой прыти. Раньше, писала она, он и с одной женой раз в неделю не управлялся, а тут две. Завершалось сообщение уж совсем некрасиво: чтоб ты, гад ползучий, к сыну не показывался, и вообще, за семь верст обход давал от их дома, пока не остепенишься. Сообщение это участковый прочитал, когда шел из «Пятерочки» c cумками наперевес, и остановился перед дверью дома в глубоком расстройстве. Жизнь поворачивалась к нему совершенно явно одним местом, и грозила в этой позе надолго застыть. - Что, Митенька, - проскрипел старушечий голос откуда-то как из преисподней, - ну, слава богу, мама твоя представилась, не видит такого позора. Ох, Ивановна бы не пережила. Как же тебе не стыдно, у тебя ж отец герой труда, дед войну прошел, а ты… Черт, черт, черт. Разозлившись, Компостеров метнулся в подъезд, чуть не вышибив дверь своим телом, и, остановившись перед своей квартирой, решительно нажал кнопку звонка. Открыла Зоечка. - Обед на столе, - сообщила она, - мы ждем вас к столу, Дмитрий Захарович. Вдова в траурном пеньюаре сидела во главе стола. Пальцы ее были унизаны кольцами. Вот стерва, с сожалением подумал Компостеров, выгружая из пакетов продукты, не успел муж закрыть глаза, а она уже ходит по квартире чужого мужика, как у себя в спальне. То ли дело Зоечка. Эта, по оценке всех вокруг, больная на всю голову женщина, наоборот, вошла в образ добропорядочной супруги, и ложилась спать, когда участковый уже вовсю храпел на своем продавленном диване. Пару раз Компостеров намекал ей на то, что, раз уж весь район судачит об их отношениях, не грех и укрепить эту репутацию парой-тройкой интимных сцен, но Зоя Сергеевна была неумолима. - Мой Игорек, - заявила она, - мне дороже любых интрижек. Этого он мне точно не простит. Пока я замужем…Нет, только после разговора с Игорем. Нет, она точно больна, и, что характерно, на всю голову. И, судя по всему, не только она. В своем здоровье участковый тоже давно начал сомневаться. Скорее всего, это работа свела его с ума. Точно: одна только старуха Ковшова из дома 48 вынесет мозг без наркоза своими бреднями про регулярные изнасилования соседом, которого и в живых-то нет уж давно, а даже, будь он и жив, то изнасиловать он мог разве что в мечтах, так как скончался в 91 год. Зоечка еще раз позвала к столу: такого изобилия участковый давно уже не видел, разве что на своей свадьбе много лет назад, и то ему ничего не досталось, так как поесть из-за тостов не было никакой совершенно возможности. - Игоречек любил жареную баранину, - неизвестно к чему вспомнила Зоечка. Людмила усмехнулась: в последнее время рацион мужа Зоечки составляли разные виды тушенки, готовые котлеты и быстрорастворимые супы. Баранина ему если и светила, то уж точно не на домашнем обеде. - Я тоже предпочитаю, - промямлил Компостеров неуверенно, - это, как ее…баранину. Свинину не очень. Печень шалит. - Пить надо меньше, - недовольно буркнула Людмила, - и баранина тут не поможет. За столом восцарилось молчание. Очевидно, на поминках у миллионера, и то было веселее, чем в этой домашней обстановке во время обеда. После обеда Компостеров хотел прогуляться, но передумал: сейчас каждая бабка в районе будет на него пальцем показывать. Сославшись на усталость, он прилег на диван. Дамы сгрудились вокруг телевизора, держа в руках по фарфоровой чашечке с ароматным кофе. Смачный храп хозяина заставил обеих улыбнуться. - Что все это означает, простите, - заискивающим голосом спросила Зоечка, - я вообще ничего не понимаю. Людмилу она побаивалась, а Людмила очень переживала. Не из-за этого милого недоразумения в квартире Сорокиной, а из-за того, что из-за своих проблем втянула женщину в такую авантюру. Вмешательство в сознание привело к тому, что Зоечка, хоть и не была странницей, и даже не могла и претендовать на то, чтобы просто путешествовать из мира в мир, вдруг оказалась на границе познанного и непознанного. Во сне она как бы видела тот мир – но будто сквозь стекло. Это была прямая угроза ее психике. История с обручальным кольцом, которое лежало теперь в шкатулке, вообще шокировала Людмилу. Чтобы такое случилось, нужно было, чтобы там, в Мире, неведомый никому тут супруг совпал с Зоечкой по накалу эмоций в тот момент, когда они думали об одном и том же. Видимо, это чудом, но произошло. Зоечка, естественно, как на духу, видела, что муж привел в номер другую женщину, и двое суток лила горькие слезы тут, аж почернела от горя вся. Сучка, думала Людмила, то мужа не считала недоделанным, а то вдруг…короче, схватился поп за яйца, когда пасха прошла. Она пыталась снять с Зоечки это наваждение, но ничего не выходило. Раздался звук пришедшего на мобильный Компостерову сообщения. Приложив палец к накаченным ботоксом губам, Людмила на цыпочках вышла в коридор, взяла телефон и показала Зоечке смс-ку. Дмитрий Захарович, писал сын участкового, с этого дня у меня больше нет отца. Вы опозорили всю нашу семью, и, через год, когда я получу паспорт, я от вас отрекусь: возьму мамину фамилию и сменю отчество. С уважением, Юрий. - Сотри, - посоветовала Зоечка, - человек расстроится, не стоит. Может, парень погорячился. Людмила последовала совету. Из-за этой истории пострадал уже не один человек. Одна ходит, словно одурманенная, второй пожизненно заперт в Армении в лечебницу. Компостеров вообще пострадал ни за что: из серии, просто шел мимо, и попал, словно монах в женский вагон. И в том, что пожар случился, тоже был смысл. Людмила успела выхватить фолиант и подшивку семейных архивов, а больше ей в том доме делать было нечего, но, все же, хорошо, что хоть никто не погиб. - Как ляжем спать? – забеспокоилась Зоечка, - я же не могу с Дмитрием Захаровичем, я же замужняя жена. - Вспомнила, бабка, как девкой была, - усмехнулась Людмила, - что-то ты раньше ложилась со всеми, и не думала про церемонии. Ляжем валетом, что делать, не в подъезде же ночевать. Ночевка не задалась. Компостеров храпел; Зоечка плакала во сне, всхлипывая. Людмила не могла успокоиться. Валетом спать не выходило. Отвертев все бока, Людмила встала, и пошла на кухню за настойкой пиона уклоняющегося, впрочем, понимая, что старое средство вряд ли ей поможет. Сейчас бы дурман – ягоды, подумала она с издевкой. Вырубило бы на два дня как минимум. Вспомнив про дурман – ягоду, она нахмурила брови. Чемодан так и лежал в деревне, зарытый в сарае. С ним нужно было что-то делать. Скорее всего, как минимум, посвятить товарищей по несчастью про то, что происходит. Иначе она рискует оказаться в кругу сумасшедших раньше, чем она думает. - Может, тяпнем? Людмила вздрогнула от неожиданности. Компостеров встал, как он это охарактеризовал, по большой необходимости, и удивился, заметив в кухне свет. Что-что, а тяпнуть точно не мешало. Не дожидаясь ничьего согласия, участковый полез за бутылкой, и тут, кутаясь в одеяло, выползла в кухню Зоечка. - Я с вами, - сказала она грустно, - я выпью. - Не напивайтесь сильно, - сказала Людмила, - завтра мы едем кое-куда. Слушайте меня внимательно. Нет, сначала надо тяпнуть, как вы, Дмитрий Захарович, изволите это именовать. - Ну, вздрогнули, - усмехнулся участковый, - чувствую, предстоит нам с вами, Зоечка, веселая история. - Я уже ничему не удивлюсь, - произнесла та убитым голосом, - давайте, наливайте, как говорит Игорь, выпивка требует выпивки… Где-то уже Компостеров слышал это изречение, но где, вспомнить не мог. Тяпнули в полнейшей тишине, даже не чокнувшись. Людмила, подумав, налила обоим еще, и начала рассказывать – от начала до конца – про эпопею с чемоданом. На середине рассказа Зоечка потянулась к бутылке. Руки ее тряслись. - Не распл…ейскай, - заикаясь, произнес Компостеров, - млять. Ну мы и влипли. Особенно я. Может, поедем сейчас туда? - Вы обалдели? – удивилась Людмила, - время – третий час ночи. - А я согласна с Дмитрием Захаровичем, - протянула Зоечка, - раз мы так влипли, то что уж тут ждать утра. Только как мы поедем? - В каком смысле? – не понял Компостеров, - а, елкин корень, мы все осовели после выпивки. Я не сяду за руль. Мало того, что прослыл извращенцем, так еще и алкоголизм припаяют, а я все-таки работник МВД…Как говорил у нас, - вдруг он напрягся, пытаясь вспомнить, кто так говорил, но не смог, - один товарищ, честь мундира позорить. - Мой муж так говорил, - перебила его Сорокина, - Игорь тоже работал в милиции. Компостеров вытаращил на нее глаза, словно очумевший филин. Еще только этого не хватало: чтобы он работал вместе с мужем Зоечки, которого, скорее всего, в природе нет. И еще врачи говорят, что шизофрения не заразна. Людмила усмехнулась, и перевела с языка психически больных на не менее больной русский: - Ее муж был вашим начальником. Не удивляйтесь. - +++++ - колотить, - грязно выругался Компостеров, - вообще ни в какие рамки. Еще тяпнем, и немедленно едем. - Вопрос не решен, - сказала Зоечка, - на чем мы едем, если мы все в стельку? Такси вызывать? - Знаю способ лучше, - усмехнулась Людмила, - веник есть в доме? Участковый, бери и выходи вниз, к подъезду. Мы с Зоей летим вместе. Участковый и Зоя Сергеевна раскрыли рты на полуслове. До такой степени, чтобы летать на венике, ни один из них еще не напивался в жизни ни разу. Но ослушаться Людмилу они не смогли. Соседи, которых угораздило выглянуть в неурочный час в окно, покрутили головой у виска, наблюдая, как участковый прилаживает между ног облезлый веник, к которому была привязана швабра, а швабру держала в руках вдова миллиардера. - Редкое извращение, - усмехнулся сосед, - совсем стыд маньяки потеряли. Через три минуты швабра, таща на буксире веник, воспарила над спящей Москвой. - Ну вот, а вы орали, как резаные, - сказала Людмила, после того, как они совершили посадку, - сейчас я вынесу чемодан.
В. Редная: В комнате стояла тишина. Ни Фекла, ни Василий с лейтенантом не знали, что сказать. Лейтенант так вообще мялся на одном месте, словно сел на ежа. Профессиональная гордость требовала осудить убийцу, но почему-то не получалось. Чисто по-человечески он понимал Фалька. И от этого было еще гаже. Сколько раз за годы службы в органах он сталкивался с подобными трагедиями, и был вынужден сажать в камеру человека, которому, по хорошему, надо было бы выдать медаль. Тяжело вздохнув, Сорокин поскреб начинающую лысеть макушку и по-стариковски прокряхтел: - Эх, грехи наши тяжкие… Фальк вскинулся, устремив на него взгляд блестящих в темноте глаз. - Ну что скажешь, товарищ будущий майор? Стою я того, чтобы мне и дальше помогать? Может меня лучше в кутузку отвезти? Говори, не стесняйся. Сам себе приговор я уже давно вынес. Но не успел Сорокин открыть рот, как раздался громкий голос Феклы. - Дура она, твоя Ника! - Что-о? – Фальк стремительно развернулся к девушке, встопорщив на загривке шерсть. – Что ты сказала?! - То и сказала. – Упрямо проговорила Фекла. – Дура и есть! Ты ради нее совершил поступок, за который тебя могли казнить. Ради нее ты отказался мстить. Ты жизнь свою из-за нее испортил, а она даже спасибо тебе не удосужилась сказать! Ишь ты, какая нежная, не могла она чужой смерти на своей совести вынести! А то что брат на себя этот груз взвалил, так на это плевать! Вены вскрыть проще всего – никаких тебе проблем и угрызений совести. А подумать, о том, что будешь чувствовать ТЫ, осознавая, что та, ради кого ты все это совершил, считает тебя монстром, так это нет, зачем?! Дура она! Еще раз убежденно повторила Фекла. - Да что ты понимаешь? – зло заорал Фальк, взлетая к девушке на плечо. – Я и есть монстр, неужели не понятно?! Она из-за меня умерла, из-за меня! И не только она! Ты что, не слушала меня? Я отца убил! Собственного, родного отца! - Ну и правильно. – Неожиданно для самого себя ляпнул Сорокин, и сам ужаснулся тому, что сказал. - Ага, правильно. – Поддакнул Василий. – Таких как он, у нас быстро разъясняют по понятиям. Ты, Фальк, все правильно сделал. А сестра твоя, уж извини, и вправду дура. Фальк осел, словно из него разом выпустили воздух. Он уже настолько свыкся с не проходящим чувством вины, что слова оправдания казались несправедливыми и незаслуженными. Он привык искусно маскировать свои истинные чувства за злым сарказмом. Жить так, чтобы веселые утехи хоть немного заглушали боль, поселившуюся внутри, после смерти сестры. Ни к кому не привязываться. Никому не доверять. Он был уверен, что узнай кто-то о его тайне, он с отвращением отвернется от него. И единодушие, с каким его спутники – а может, друзья? Вдруг после всего у него снова могут быть друзья?! – оправдывали его, потрясло Фалька до глубины души. Видя, что крыс сейчас не в состоянии что-либо сказать, Фекла снова взяла инициативу в свои руки. - Я тоже должна вам кое в чем признаться, - хитро блеснув глазами, сказала она. Лейтенант закатил глаза под самые брови. - О, Господи! – простонал он. – Только не говори мне, что ты тоже кого-то пришила! - Нет, не бойся. – Усмехнулась в ответ девушка. – Его пришили еще до меня. Но мы с ним отлично поболтали! Лейтенант выпучил глаза и стал похож на большого, изумленного рака. - Ты о чем вообще?! С кем ты поболтала? - С Предком. – уже улыбаясь во весь рот проговорила Фекла. – Он тут, понимаешь ли, ко мне явился с весьма заманчивым предложением. Друзья опешили. Фальк, с трагичной мордой тряпочкой лежавший на плече у девушки, вздрогнул и свалился в Феклин рукав. - С КЕМ ты поболтала???!!! – прохрипел он оттуда. - Да с Предком этим, венедским. Ну которого я тогда …хм… потрепала немножко у них в становище. Да ты не волнуйся, - Фекла похлопала по рукаву ладонью. – Он вполне нормальный. Если на рожу не смотреть. Фальк придушенно пискнул и кульком выпал из-за манжета. - Эта девица меня когда-нибудь добьет. – Задумчиво заявил он в пространство. – И когда это случилось, позволь поинтересоваться?! - Часов восемь назад. - И ты молчала?! - Ну видишь, сейчас не молчу. Короче, суть такова, - зачастила Фекла, увидев угрожающее выражение на лицах своих товарищей. – Предок считает, что нынешний вождь у венедов – та еще сука и планирует маленький переворот. Если мы поможем ему это осуществить, он поможет нам отыскать и открыть настоящий чемодан. Фекла голосом подчеркнула слово «настоящий». У Фалька подломились лапы. - Ты хочешь сказать, что тот чемодан, который мы достали у матери Олега – подделка? – слабо пискнул он, напрочь забыв о том, что по сценарию ему вроде как полагалось быть в печальном образе. Фекла пожала плечами. - Я ничего не хочу сказать. Я просто передаю то, что мне сказала эта гнусная рожа. - А он действительно такой страшный? – неожиданно заинтересовался Василий. - Жуть. – Коротко ответила Фекла. – Но мне вообще кажется, что нам давно пора узнать, что все-таки находится в этом треклятом чемодане. А, Фальк? Ты как считаешь? После пережитых потрясений Фальку содержимое чемодана уже было глубоко до лампочки. Поэтому, не раздумывая, он брякнул: - Бессмертие. И власть. Вечная. Над всеми из существующих миров.
MayaMi: - Ну вот, а вы орали, как резаные, - сказала Людмила, после того, как они совершили посадку, - сейчас я вынесу чемодан. Стойте тихо. Нет, - передумала она внезапно, - Зоя, ты на шухере. Компостеров, со мной. Очередная летняя ночь была душной. Лето словно поставило себе задачу извести всех измором. Компостеров, несмотря на то, что выскочил из дома в трусах и майке, чувствовал, что обливается потом. Зоечка, вцепившаяся в веник, тоже искрилась в лунном свете заманчивыми серебристыми каплями. Покосившаяся дряхлая изба наводила на собрание неописуемый ужас. Здесь можно было без декораций снимать триллер или, на худой конец, историю про ужасы войны. Остовы заборов торчали, как попало; окна зияли дырами. То и дело у ног Зои Сергеевны, упрятанных в бархатные домашние туфли, мельтешили не то большие крысы, не то мелкие кошки. Только абсолютный ужас, охвативший все существо бедной преподавательницы сольфеджио, мешал ей разорвать тишину криком: голос ушел куда-то внутрь. «Святые великомученики…отче наш…царица, мать небесная, - перебирала Зоечка мысленно все подряд известные ей молитвы, - Padre Nostro, che sei in chielo…да что ж такое… Зоечка знала, что грешна, и что нет ей прощения – ни за дирижера хора, ни за соседа Серегу Валуева – друга детства супруга – и, уж тем более, совершенно ни в коем случае никакого прощения не заслужила она за Арама Гургеновича. Следовательно, рассуждала она логическим умом преподавателя, должна поразить ее кара небесная. Вот она ее и поразила. Сейчас, прямо тут, на нее кто-нибудь нападет, и заживо сожрет. А она еще даже перед неминуемой гибелью не попросила прощения у мужа. По лицу Зои Сергеевны катились слезы. Она как на духу вспоминала страстный роман, вспыхнувший между ними, и как постепенно все сошло к нулю. Ведь были и кафе, и бары, и ночные прогулки…куда все это делось? Извела мужа своим гонором, а ведь ничего нет, кроме амбиций…красотой не блещет, здоровьем тоже, да еще родом не то что из Саратова, а даже из-под Саратова… - Останусь жива – покончу с собой, - пообещала себе Зоечка, - эй, Дмитрий Захарович, вы там как? - Не ори, глупая баба, - ответила Людмила откуда-то как из-под земли, - ты не в своей музыкальной школе учительствуешь…Компостеров, поднимай. Раздался глухой стук, потом отборный мат, потом заботливый шепот Людмилы «аккуратнее, Дмитрий Захарович, я вам сейчас к синяку приложу подорожник, все пройдет, только, прошу вас, мать вашу, не уроните, мы не знаем, что в этом чемодане». Наконец, скрипнула покосившаяся дверь, и вперед, прогибаясь, словно под немыслимой тяжестью, выдвинулся Компостеров, неся в руках небольшой чемодан. За ним вышла Людмила, хмуря точеные брови. Компостеров трясся, словно Кощей, держащий собственную смерть. - Так. – сказала Людмила, - этот сундук надо открыть. Возможно, в нем разгадка того, что…что…черт…все на веники…немедленно…Дмитрий Захарович…Митенька…берите чемодан…Зоя…Зоя, метлу.. Зоя Сергеевна словно приросла к земле, раскрыв рот на полуслове. По дорожке, которую отбрасывала полная луна, в их направлении двигался тип – страшнее его Зоя Сергеевна не видела никого ни разу в жизни. Низкий лоб, насупленные брови: он напоминал скорее зомби, чем нормального человека. На нем не было ничего, даже набедренной повязки. Боже, ну и размер, почему-то подумала Зоечка, это ж не дай бог… Людмила чувствовала, что сама цепенеет. Она уже второй раз в жизни встречала этого типа. Встреча не сулила ничего хорошего. В тот раз она закончилась для нее детдомом. Чем закончится в этот раз – она даже боялась предположить. Компостеров тоже посмотрел в ту сторону, и, бросив чемодан, ринулся к венику и швабре; тряся одним и другим, страж порядка чувствовал себя автомобилистом, чей железный конь встал посреди дороги глухой ночью. В его руках эти два предмета были не более чем домашней утварью. - Не заводится, - заорал он, - черт, что делать? Людмила, чтоб пропали эти ваши затеи, это ж явный психопат, он нас порежет, к черту… - Дай мне метлу, - выхватив у него из рук средство передвижения, закричала Людмила, - забери оттуда Зою, что она встала, и чемодан бери… Метла отказывалась повиноваться. Веник безжизненной связкой прутьев валялся на влажной ночной траве. Погибли, думала Людмила, все. Нам конец. Она видела, как вдруг, словно отойдя от гипноза, Зоечка бросилась за чемоданом, и, схватив его, с невиданной для самой себя скоростью побежала в сторону леса. Более глупого шага невозможно было даже себе представить. Маньяк ускорил движение и перешел на бег. - Зоя, стой! – заорал Компостеров, - Зоя Сергеевна, вашу мать, ну что за бестолковая баба…Людмила…за ней… Метла в этот момент взвилась в воздух, совершив предательский рывок – в полном отчаянии Людмила и Компостеров закричали страшно, понимая, что в воздухе они также бесполезны подруге, как зайцу барабан; считанной секунды, затраченной на их спуск вниз, не хватило на то, чтобы за шиворот схватить Сорокину и втащить ее к себе. Венед, а это был несомненно, он, схватил Зою Сергеевну вместе с чемоданом, и поволок в направлении, хорошо Людмиле известном. Метла под управлением участкового рулила совершенно в противоположную сторону, обратно к городу; никакие окрики и приказы не действовали: в конце концов, они приземлились на ровной асфальтовой дороге, освещенной со всех сторон. Без чувств оба рухнули лицом в асфальт, не в силах сказать ни слова. Внезапный резкий свет и шелест шин, а затем визжащий звук экстренного торможения привел в чувство обоих. Чуть сбоку от них стояла машина с надписью ГИББД, и из нее с решительным видом вылезали двое решительно настроенных милиционеров. - Ни хрена себе, - сказал один другому, - вот это да. Компостеров протер глаза. Людмила, потирая ссадину на бедре, щурилась от яркого света фар. Вид у обоих был экзотический: она в пеньюаре, он – в рваной футболке и семейных трусах в желтый цыпленок, поодаль валяется метла. Что могли подумать коллеги участкового, нетрудно было вообразить. - Не, ребят, я все понимаю, - сказал один, - но тут лесополоса через тридцать метров, что вас тут-то торкнуло? - А где мы? – спросил Компостеров. - Крайний левый ряд, МКАД, 75 километр, - последовал ответ, - ваши документы. ++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++ Довольный Вождь потирал руки. Вожделенный чемодан лежал прямо перед ним, слегка поцарапанный, но значения это не имело. - Иногда это племя, - сказал он Ариадне, - того не ведая, вершит чудеса. А я еще хотел этого блуждающего маньяка отдать упырям. Пожалуй, повременю. - Делай, как знаешь, дорогой, - произнесла та еле-еле. Дочь министра безудержно тошнило. Бабы, мать их, думал Вождь с раздражением. Беременность Ариадны была, конечно, идеальным шагом с точки зрения психологического воздействия на эту кучку тупых ослов, но как может быть у Богини токсикоз, да еще с неукротимой рвотой? Вон, жены венедов рожают в год по ребенку, в условиях полной нищеты и антисанитарии, и ничего. Судя по количеству беременных, рожают тут у них даже табуретки, а эта расклеилась, захандрила, как же, министерская дочь. - Отправь меня к папе, - попросила она, - я тут умру. Я не смогу родить тут. У меня наследственность плохая, мама умерла родами. Вождь уже сам давно все решил. Загубить тут ее было полным бредом. Трепаться папаше – не в ее интересах, тем более, что он так жаждет увидеть дочь, что поверит в любую бредятину. Например, в то, что она скрывалась в Монастыре Всевеликой Богини. Обитель эта славится своими скандалами, но ходу туда законным образом из мирских мужчин нет никому. Даже министру и членам Верховного Триумвирата. Как ее туда переправить, чтобы ни один венед не пронюхал - это уже вопрос номер восемь: тут у него полно пособников, и плот приличный найдут, и маршрут в обход залива Моря Вечности. Вождь от природы был стратегом, в той же степени, что и женолюбом. Та дама, которую приволок вчера вместе с чемоданом Блуждающий, ему понравилась, и даже очень. Венеды за это время привыкли к тому, что до них снизошла Богиня, и нечего их разочаровывать ее исчезновением. Близко Ариадну из них вряд ли кто рассматривал, и подмены никто не заметит. Вождь отправил гонца по домам старейшин: нужно было успеть до пяти часов, пока на поселение не налетели упыри. Уже через пятнадцать минут старшие кланов сидели у него в Доме, в глухом подвале: до пяти оставалась ровно четверть часа, и другого выхода не было, кроме как разместить всех постоем на ночь после заседания. Даже высунуться на улицу из окна означало верную смерть.
В. Редная: Зоя открыла глаза. Вокруг царила непроглядная тьма, еще более страшная оттого, что была полна невнятных, подозрительных шорохов. Слева что-то настойчиво скреблось, справа шуршало, словно веником ворошили сухие осенние листья. Резкий, пряный запах каких-то трав невыносимо раздражал обоняние. Зоя попыталась подняться, но тут же подвернула ногу, споткнувшись о какой-то оглушительно загремевший предмет, и, взвыв, рухнула обратно. Словно откликнувшись на ее крик, за стенами ее темницы заголосило, захохотало на разные голоса. От ужаса женщина сжалась в маленький комок и вцепилась руками в жесткую лавку, служившую ей ложем. Она не понимала, где она, не знала, сколько времени уже сидит в этом вонючем месте. После того, как страшный голый монстр схватил ее поперек туловища, и словно лопату забросил на плечо, Зоя Сергеевна потеряла сознание, и пришла в себя только сейчас. И какого, спрашивается, хрена ее понесло в лес с чемоданом? Один Бог ведает теперь, где ее товарищи. А уж ее собственная судьба, кажется, уже решена. Наверняка ужасный человек держит ее в своем доме и вскоре вернется, чтобы…ох! Вспомнив недетские размеры некоторых частей тела похитителя, Зоечка содрогнулась и зашептала первую пришедшую на ум молитву. Скрипнула, открываясь, дверь. Тонкий, трепещущий луч света просочился сквозь узкую щель и оказался небольшим свечным огарком, дрожащим в тонкой женской руке. Танцующее пламя выхватило часть бледного, как мел, лица, черные, спутанные волосы, белые губы. Взвизгнув, Зоя забилась в угол, решив, что по ее душу пришла сама Смерть. - Не ори, дуреха. – Тихо произнесла неведомая гостья. – Сейчас сюда все упыри на твои крики слетя… Договорить она не успела, потому что внезапно замерла, принюхиваясь, а потом с животным стоном согнулась над какой-то лоханью, удачно оказавшейся на полу, рядом с ее ногами. Замерев, Зоя слушала, как незнакомку бурно тошнит. Наконец, звуки спазмов прекратились, и огонек свечи снова вернулся в вертикальное положение. - Сдохнуть хочу. – Мрачно поделилась с Зоечкой ее гостья. – Богиня Милосердная, да не смотри ты так на меня! Я тебя не съем. Меня зовут Ариадна. И мне нужна твоя помощь. **** Маленькая Ариадна с самого раннего детства умела управлять мужчинами. Ее внешность – глубокие, трогательные глаза, в любой момент готовые налиться слезами, мягкие волосы, которые так и хотелось погладить, капризные пухлые губки – все это вызывало желание защитить, укрыть невинную девочку жестокого мира. Каждый мужчина в ее присутствии испытывал необъяснимое желание взять ее под свою опеку и заботиться, словно о малом ребенке. Ариадна беззастенчиво этим пользовалась и практически все ее мужчины так и остались в счастливом неведении относительно того, что эфемерное, нежное и трепетное создание не было таким уж невинным, каким казалось с виду. «Нежная и трепетная» недрогнувшей рукой опустошала их кошельки и легко, словно мотылек, перепархивала к другому кавалеру, собирать золотую пыльцу. Олег Коротаев, как и многие другие, потерявший голову при виде по-детски растерянных глаз и высокой груди дочери министра, был выгодной партией, на которую Ариадна согласилась без промедления. Это потом уже оказалось, что у него был свой интерес в том, чтобы стать министерским зятем. Тогда же, привыкшая к собственной неотразимости, Ариадна, была уверена, что Олег от нее без ума, и что она и в браке сможет вертеть мужем, как захочет. Когда выяснились взаимные цели, которые оба преследовали при вступлении в брак, оба решили, что худой мир лучше доброй ссоры и взаимовыгодное сотрудничество принесет обоим значительно больше пользы, позволив каждому достигнуть своих целей: ей – иметь возможность неограниченно сорить деньгами, ему – подняться к самым вершинам власти. И все было так близко, что казалось, вот еще один шаг и вожделенные мечты, наконец, обернуться реальностью! Тем больнее было падать… Нет, Ариадна была бы полной дурой, не будь у нее на подобный случай запасного плана. Вождь этого вонючего венедского племени, давний тайный партнер Олега, сбывавший с его помощью через налаженные каналы дурман-ягоду, уже давно выразительно шевелил бровями, стоило лишь молодой жене Олега как бы невзначай войти в комнату с подносом прохладительных напитков. Надо сказать, ее и саму тайно привлекал этот дикарь. В сравнении с Олегом, способным в постели лишь на до оскомины наскучившие банальности, Вождь вызывал в Ариадне какую-то первобытную дрожь, обещая грубую физическую силу взамен изысканной куртуазности. В его медвежьих объятиях Ариадна чувствовала себя щепкой, отданной на волю волн и ветра. Ее бросало из стороны в сторону, огромные, покрытые густым, черным волосом, руки оставляли на нежной коже багровые синяки, едкий запах пота напрочь забивал тонкий аромат дорогих духов, но все это меркло перед удовольствием, которое она получала, отдаваясь венедскому варвару. Когда стало известно про смерть Олега, Ариадна поняла, что пора сматывать удочки. В ход срочно был пущен план Б, разработанный как раз на случай, если авантюра с чемоданом накроется медным тазом – посвященный в некоторые подробности Вождь радостно принял у себя безутешную вдову, официально представив ее племени. Вот только и тут вышла накладка. Не рассчитала Ариадна стремления ее любовника к наживе. Сболтнула лишнее и про чемодан, и про то, какие выгоды сулил он своим обладателям, поэтому Вождь лишь только узнал, что Олежка выбыл из игры, тут же затеял свою партию. Ариадну он в подробности не посвящал. По привычке она носила образ невинной, обиженной девочки, нуждающейся во всеобщей опеке и защите, эдакой жертве обстоятельств. Да и Вождь в принципе был неспособен поверить в то, что какая-то баба, охочая до ласк, словно молодая кошка, могла быть умнее его. А зря. По уму Ариадна превосходила большинство мужчин, с которыми ей доводилось иметь дело. Беременность в планы Ариадны категорически не входила. Еще не хватало родить от венеда, потом весь свет потешаться будет, пялясь на уменьшенную копию гориллы. От ребенка следовало избавиться и как можно скорее. А для этого необходимо было уехать. Тайный отъезд в монастырь, быстрый аборт, слезы на шее отца – идеальный план, если бы не одно но. Совершенно случайно Ариадна подслушала разговор Вождя с каким-то крысообразым молодчиком и поняла, что при любом раскладе, если ее возлюбленный найдет чемодан, свидетели в лице ее скромной, немножко беременной персоны, ему будут совершенно не нужны. Более того, некоторые брошенные вскользь фразы заставили ее усомниться – а не приложил ли верховный венед руку к смерти Олега? Неужели он способен на подобную многоходовку? Выяснять это не хотелось. Появление новенькой, запуганной женщины в одном из подвалов их дома, неожиданно придало Ариадне сил. Ей надо спрятаться. Причем так, чтобы ее не смогли разыскать даже ищейки Вождя. И эта женщина способна ей помочь. Поэтому, пока любовник, важно раздувая щеки, совещался со старейшинами племени, Ариадна недрогнувшей рукой сняла щеколду с двери, ведущей на улицу, где бесчинствовали упыри, и быстро спустилась в тайный подвал. Тот самый, где Вождь держал свою новую узницу. Ей было хорошо известно, что в его левом углу, за бочонком с маринованной рыбой, есть узкий проход, ведущий к Реке Времени.
MayaMi: Утром в отделение ГИБДД за Компостеровым прибыл и.о. начальника – забирать коллегу. Нечего и говорить, что выслушал он более чем достаточно от доблестных коллег из ДПС: слава об ОВД, где трудился Компостеров, понеслась уже по всей Руси. - Как порчу кто навел, - бухтел шеф, заводя машину, - прямо проклятье. Ящик не нашли, босс лежит в интенсивной терапии, кругом полный бардак, а тут еще личный состав ударился в разгул. Вообще уже…все таблоиды украшены твоей физиономией. Звезда, мать твою. Компостеров сконфуженно молчал на заднем сиденье. Людмила в задумчивости перебирала ворс на швабре. Ночное происшествие окончательно доконало обоих. Во-первых, соратники украсились синяками и ссадинами с ног до головы, во-вторых, у них побаливали нешуточно головы, а в-третьих… Случилась странная вещь. Что она, что Компостеров прекрасно помнили Зою – хотя, по логике вещей, для всего мира она уже не существовала. Но одна тонкость все-таки была: компостеров вспомнил ее на сразу, а долго тер глаза, голову и почему-то филейную часть, как бы припоминая, с чего есть пошла русская земля. Вспоминалось не с ходу. Впрочем, гематома на затылке могла также быть причиной провалов в памяти. Вернувшись домой, вдова и милиционер прикончили бутылку, оставленную с вечера (причем участковый, перекрестившись, растворил в своем стакане еще и таблетку феназепама), и рухнули замертво на диван, проспав до пяти часов вечера. Компостерову снились сорванные погоны, и он сам, в позе шаха восседающий на коврах в окружении сладкоголосых и пышногрудых красавиц, одной из которых, по странной причуде психики, оказалась известная певица. Людмиле же снился ее покойный муж: странное дело, он с ней разговаривал, и не хрипел, а говорил вполне внятным человеческим языком: одно и то же слово слетало с его посиневших губ: - картина, картина, картина… - Помянуть надо, - сообразил Компостеров, - это, типа, не по-людски. Мужик только обрел покой, а мы тут это…лежим, как эти…мать их… Вчера явление к нему вдовы с многомиллионным состоянием его настолько ошарашило, что участковый даже ничего не успел толком сообразить. Как ни странно, сейчас ситуация прояснялась, и ему казалось странным, что эта эксцентричная дама явилась к нему. Можно подумать, ей в ее кругу не у кого попросить приюта. Да с такими деньгами можно гостиницу выкупить в центре города, а не тесниться на восемнадцати метрах в пятиэтажном доме, где на первом этаже из подвала несет кошками и сыростью. Но по какой-то причине, как только он хотел начать беседу на эту тему, язык его начинал заплетаться, сам он краснел, словно восьмиклассник, попавший в компанию старшеклассниц, и вообще, вел себя, как Даун. - Никаких поминок, - перебила его Людмила, - миру грозит катастрофа. Зоя сейчас ты даже не представляешь, где и с кем. Хватит пить. Поставь стакан. Участковый на всякий случай перепрятал феназепам, а заодно и бутылку водки. Чтобы им, милиционером, в его же доме, командовала баба – да это ж неслыханное дело. Ну, одно дело: мусор там вынести, или, шут с ней, пол вымыть, но чтоб водки стакан не накатить – ну это уж вообще. Неслыханное кощунство. Но Людмила имела над ним явную власть, и поэтому, смиренно сев за стол, он сложил на столе руки, и приготовился слушать. - Будем искать пропавшего барона, - заявила вдова решительно. Милиционер схватился за сердце. Сначала пропал некий Сорокин – что еще большой вопрос, так как не доказано, был ли он, или нет вообще на этом свете. Теперь исчезла его якобы жена, и, к этим нелепым исчезновениям, добавился еще какой-то барон. Только этого и не хватало. Какой еще барон? - Испанский, - пояснила Людмила спокойно, - пропал, в 17 веке. Где ж его искать, хотел, было, сказать участковый. Кости этого барона уже несколько сотен лет как истлели неведомо в каких землях. Ну и попал в передрягу. Эпидемия шизофрении уже начинала его пугать. Хоть на работу просись выйти. Хотя и там сейчас, небось, гогот стоит на все отделение: его личность теперь не менее популярна, чем первые люди в стране. То он с радостной улыбкой открывает дверь безутешной вдове, то сидит в ГИБДД, в семейных трусах с этими нелепыми цыплятами…как есть, светский лев, и те реже мелькают в газетах, львы эти самые. - Завтра, - не дожидаясь вопросов, продолжила дама, - ты едешь в Ленинскую библиотеку. Я улажу с родными покойного, и подъеду позже. Нам понадобятся деньги, и очень большие. Те книги, где ты найдешь упоминание о, - она попыталась вспомнить имя барона, - ты должен либо выкрасть, либо….либо я их выкуплю. - Ты в уме? – повысил голос участковый, - как выкрасть? Как куплю? Это ж историческая ценность. Это ж народное достояние. Это ж…наше наследие. Потомки будут нас осуждать. - Потомки будут нам благодарны, - ответствовала нежданная спутница жизни, - за спасение их от неминуемой гибели. В этом она совершенно не была уверена – потому что понятия не имела, что там, в чемодане. Но, рассуждая здраво, можно было предположить: раз за ним охотится такая уйма народу, значит, в нем что-то важное. Вряд ли это деньги: Олег Коротаев в обоих мирах имел огромные средства. Вождь этого тупого венедского племени, с его слов, тоже был более чем обеспечен: Олег как-то спьяну проболтался, что у того есть тайные счета где-то в третьем мире, да и не только там. Одна только дурман-ягода давала ему в месяц прибыли столько, сколько потенциально могло вместиться в чемодан этих денег. Ну, а у Олега, помимо этого, еще имелся властный тесть, а тут – богатая мать. В общем, из-за кучки денежных единиц ни один из них даже не пошевелился бы, чтобы встать с дивана. Людмила предполагала, что в чемодане – неведомый миру доселе вирус, либо, наоборот, панацея против него. Иначе тогда зачем его так тщательно запечатали, да еще придумали хитроумный ход с крестом – отмычкой? - В библиотеку, - приказала она, стукнув по столу кулаком, - завтра, к открытию. Компостеров только хлопал глазами. В библиотеке он отроду не был, в чем сейчас стеснялся признаться непрошенной гостье. Но отказать ей не мог, тем более, по такой недостойной культурного человека причине. Людмила никак не могла отойти от шока. Судьба отнимала у нее людей, по одному, и каждый из них имел некое отношение к этой истории. Чего стоит испанский грант…скорее всего, именно его имел ввиду почивший муж, мир его праху. Еще раньше ушел Олег… Людмила призадумалась. С Олегом судьба ее свела самым банальным образом на светском рауте. Ее муж в ту пору как раз только пережил одно из последних пяти покушений, и она катила в роскошный зал ресторана его кресло: супруг меценатствовал, покровительствуя очередному певуну с голубой резьбой. В честь этого певуна, а заодно по поводу его исполненного под фанеру сольного концерта, который проспонсировал олигарх, собрался весь бомонд. Кого тут только не было: и политики, и депутаты, спортсмены, артисты. Конечно же, светский лев Олег Коротаев не мог пропустить событие такого масштаба, и маялся с бокалом шампанского возле стайки солисток популярной группы. О нем ходили разные слухи. В том числе, что он тоже «с голубой резьбой». Постоянной дамы при нем не наблюдалось. Периодически он появлялся с какими-то особами, но они оказывались либо родственницами, либо залетными подругами, которых никто потом в глаза ни разу не видел. Впрочем, каких-то действий, которые бы замарали его репутацию, он тоже не совершал. Жил в родительском особняке, в самом центре города, и делал значительную карьеру. Муж Людмилы в ту пору был еще бодр и весел: то есть, он еще кое-что соображал, неплохо слышал, и даже отвечал на вопросы, если они были не сильно умными. Поэтому жена легко оставила его для беседы с почтенными старцами – метрами эстрады, а сама отошла к Олегу. Тот был слегка под шофе, и явно утомлен артобстрелом глаз юных звездочек. - Вы популярны, - заметила она. Олег надменно улыбнулся и издал тяжелый вздох, обозначавший, надо думать, крайнюю степень отвращения от всего происходящего. Людмиле он был интересен, и она проделала с ним тот же фокус, что и с Зоей, когда та прямо выложила все про свои амурные дела. Эффект оказался блестящим. - Я женат, - сообщил он негромко в какой-то момент, - но это страшная тайна. Не знает даже моя мама. Он добавил только, что жена не местная, и что, по законам России, этого брака нет, так как они зарегистрировали его на территории другого государства. Дивное ли дело, подумала Людмила, что дипломат женат на иностранке, но таинственность события ее насторожила. Неужели его жена – тайский трансвестит, что он так оберегает эту информацию от общественности? Или и впрямь, с голубой резьбой? Но в этот момент Олег мысленно перенесся очень далеко, и Людмила отчетливо увидела худенькую женщину, молодую и достаточно приятную, входящей в высокую дверь здания со старинными часами. Часы были до ужаса ей знакомы. В боку закололо. Это была ратуша в столице Мира. Олег был Странником, и его жена была дочерью одного из верховных министров Триумвирата. Людмила раскрыла, было, рот, чтобы сказать ему о своей догадке, но тут он ее сам ошеломил не меньше: - Мне нужна ваша помощь. Я пришел сюда, чтобы вы мне помогли. ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ - Так, - Вождь вел заседание, хмуря лоб: право, вопли беснующихся упырей могли свести с ума кого угодно. Обычно в пять вечера все уже ложились спать, ибо только сон мог дать относительный покой. Но сегодня было не до сна. Старейшины племен сидели, словно истуканы. Они не понимали, что делать и зачем их собрали, на ночь глядя. Несмотря на свою внешнюю грубость и свирепый вид, Вождь кое-чему научился, общаясь с Олегом, Ариадной и некоторыми им подобными людьми. Он даже знал несколько слов на иностранных языках, и умел отличить арию от сонаты. В городе он бывал в библиотеках, барах и ресторанах. Специфическая внешность не играла роли, если имелись деньги. Кроме того, у него на тайной квартире имелось несколько костюмов, которые придавали ему вид состоятельно колхозника, или обеспеченного селянина. О венедах в крупных городах имели весьма пространное представление: в резервацию никто не совался, а самим венедам выходить за ее пределы, удачно ограниченные морем вечности и рекой времени, запрещал Великий Предок. Впрочем, у них и желания не было куда-то двигаться. Вековую лень это оправдывало вполне. Да и что бы они там делали? Торговать они не умели, им это тоже было запрещено: задолго до Вождя. У предыдущих властителей было правильное чутье: если бы эти тупицы поняли, что за 1 ягоду они могут получить денег столько, сколько получили бы, год вспахивая свои незамысловатые огороды, то для резервации это была бы катастрофа. А так: существовал натуральный обмен. Ягодные кусты были объявлены наследием предка. Кто хочет, пусть есть, гласил закон, но за последствия отвечает лично перед предком. А последствия были страшны: тот, кто чудом не погибал в первый же день после дозы, или не кончал жизнь самоубийством, тихо умирал через год. Все это было на руку Вождю. - Женщину отправить в монастырь, - сказал он, - завтра, на заре. Там держать дней тридцать. Монахи ее подлечат. А заодно и подпоют, они знают, чем. Папуля получит дочурку, уверенную в том, что она беременна от покойного мужа, а в то, что она провела время в племени венедов, и осталась жива, вряд ли кто поверит. Они же не предполагают, что в убогих избушках Вождя и старейшин есть все, необходимое для жизни, хоть бы и в этом жутком месте. Для всех все венеды спят на гнилой соломе, едят чуть ли не корешки, и живут в полной антисанитарии. - Харон, - сказал Вождь, - займись подготовкой лодки. И не как в прошлый раз. Женщина должна быть в безопасности. Полной. Вторую Лодку он распорядился подготовить для себя еще накануне, объявив племени, что Предок повелел ему уйти в изгнание на несколько дней, чтобы обрести мудрость и терпение. Хватит, засиделся. Пора развеяться, выйти в свет. После смерти Олега уже прошло достаточно времени, пауза выждана, надо действовать. Искать ключ. Олег рассказывал про некую картину, в которой была зашифрована тайна ключа. Якобы какой-то тип в старые времена имел не то шифр, не то владел каким-то тайным кодом доступа к тому, что называлось мировым господством. Так как, при таких знаниях, шансов задержаться на этом свете у него не было, и он это прекрасно понимал, этот гений создал картину, а вот что это была за картина, Олег не знал. Олегу поведал эту легенду не то его духовник, не то просто какой-то блаженный старец по доброму знакомству, подробностей Вождь не знал. Олег не успел рассказать. Или не захотел. Но он и женой своей вряд ли хотел делиться, а, между тем, Вождь оказался в ее постели гораздо раньше, чем кто угодно мог предположить. По-мужски, как –то приятель поведал ему, что жена не так страстна, как ему хотелось бы. Вождь был с этим категорически не согласен. Темперамент у вдовы был такой, что ему самому порой становилось страшно. Порой ему приходилось зажимать ей рот, чтобы чувственных стонов не услышали упыри сквозь многометровые стены подвала дома. Жаль, конечно, будет с ней расставаться. Но, возможно, это продлиться недолго. У него будет владение миром и райское наслаждение любимой женщиной. Через час, когда старейшины, угостившись щедро напитком отвара дурман -листвы, захрапели, развалившись на мягких подушках, Вождь потайным ходом собрался покинуть дом. Путь к тайной пристани лежал под землей. Обиталище Вождя вообще было шедевром планирования: в нем соединялось столько элементов, что за сутки без специальной подготовки нельзя было обойти это убогое с виду жилище. Этот ход строили, по приказу Предка, десять венедов, в страшной тайне, которую они унесли с собой в могилу по окончании строительства. Вождь закрыл за собой тяжеленную дверь. Он один знал, что она тут есть, и, таким образом, оказался совершенно один. Маленькое окошечко – вход в едва заметный бункер было чуть приоткрыта. Здесь хранилась «маскарадная одежда» как раз для выходов в свет, одеколон, и даже портфель – дипломат. Переоблачившись, Вождь прошел в полнейшей темноте подземного хода около полутора километров; лаз открывался прямо под камнем у пристани. Лодка уже стояла, готовая к использованию. На ней он доберется до более-менее приличного поселения, там пересядет на пароход, и поедет в столицу. Таков был план. Потом он вернется в поселок, с шифром от ящика, и… Столицу организую тут, решил Вождь отчетливо. Пусть кто попробует сунуться сюда, через проклятый-то лес. Идея казалась гениальной: ни один террорист сюда не сунется. Побоится. Здесь он в полной безопасности будет руководить Миром. Возможно, даже, наконец, устроит тут комфортное жилье венедам, как завещал Предок, со школами, больницами, и всеми удобствами. Тогда, после смерти, он будет сам Великим Предком. Если бы Вождь ушел тремя минутами позже, он не успел бы даже подумать о своих наполеоновских планах… «Горе охватило земли великого предка, ибо нарушили вековой уговор упыри и нежить, да налетели на бедное поселение, и пожрали, костей не оставив, великих старейшин и всемилостивого вождя. Бойтесь, венеды, ибо Предок, разгневавшись, оставил вас» Верховный жрец, не явившийся на сходку по той причине, что укушался ягод, и не смог выполнить приказ, и поэтому приговоренный заочно к неминуемой гибели, по странной иронии судьбы остался единственным живым из всех, кто имел отношение к местной власти. ++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++ Ранним утром, когда только забрезжила заря, с причала у старинного города сошел угрюмого вида мужчина в дорогом твидовом костюме, благоухающий одеколоном, и в галстуке. На выходе он остановил элегантную карету и, сунув кучеру золотую монету, произнес с достоинством: - До столицы. - С остановками, - заметил кучер, - далековато будет. Издалека к нам? Старик явно скучал. Разговориться с щедрым пассажиром было для него делом престижа. Сразу видать, человек неглупый, хорошо одетый, при деньгах. Такие не каждый день попадаются. Откуда приехал, кучер уточнять не стал: какая разница. Может, турист, а то и просто шишка какая-то столичная, с отдыха едет домой. - Да, - сказал Вождь, - маму еду навестить. Заодно, у кладбища остановите при въезде в город. Кучер подивился и еще больше уверился в значимости пассажира. На старом кладбище уже давно никого не хоронили. Разве что вот недавно, зятя министра триумвирата, но то ж министр, а не так себе, шушера. Вождь еле отыскал могилу Олега. Ни цветов, ни венка у него не было. Впрочем, на могиле итак было достаточно цветов. Постояв с минуту молча, он произнес задумчиво: - Прости, друг. У меня нет другого выхода.
В. Редная: Река Времени глубока. Быстро катит она свои темные, мутные воды меж каменистых берегов, минуя бурлящие пороги, высокие водопады. Кто отважится омыться в священных волнах? Кто рискнет пройти до конца ее путь и предстать перед мертвой гладью Моря Забвения? Если такие смельчаки и находились, то в девяти случаях из десяти их объеденные рыбами трупы выбрасывало на берег в назидание остальным. Оставшийся же, десятый смельчак, сумевший избежать коварных водоворотов, холодных омутов и бурлящих порогов, усеянных острыми, как бритва, камнями, на всю жизнь преисполнится священного трепета к великой реке. Ариадна знала, на что шла. Все плоты, которые племя использовало для переправы через реку, надежно охранялись, и увести один из них не было никакой возможности. Для этого ей и нужна была Зоечка. Одна бы Ариадна ни за что не справилась с длинным и узким суденышком, по форме напоминающее индейское каноэ, которым пользовались бедные венедские рыбаки, чтобы снимать с заводей сети. Для того, чтобы им управлять, нужны были двое. Главная задача – переправиться на тот берег, туда нет ходу упырям. А дальше можно попробовать на время затеряться в каком-нибудь небольшом торговом городке. Новые лица не вызовут там лишних толков, а увесистый кошель с деньгами, надежно припрятанный молодой вдовой под пояс, помогут им продержаться первое время на плаву. Хотя, почему им? Возможно, что после переправы эта дрожащая, словно осиновый лист, женщина, пойдет своим путем. Ариадна ведь не обязана теперь всю жизнь заботится о ней на том лишь основании, что они обе оказались жертвой несчастного стечения обстоятельств! Как бы там ни было, молодые женщины, стараясь ступать как можно тише, откинули деревянный, покрытый листьями настил, маскирующий выход из подвала Вождя, и осторожно выбрались на поверхность. Зою колотила крупная дрожь. Безумные вопли и хохот, раздававшиеся, казалось, над самым ухом, лишили ее последнего мужества. Оставшиеся несколько метров Ариадна буквальным образом тащила ее на себе, всеми силами стараясь вдохнуть в сомлевшую женщину хоть немного энергии. - Г-г-где мы? Кто это так вопит? Зоя затравленно озиралась по сторонам, пытаясь понять, куда занесла ее нелегкая. Мозг бывшей учительницы сольфеджио категорически отказывался воспринимать реальность, настаивая, что это всего лишь дикий сон, который должен когда-нибудь закончиться. - Тиши ты! Будешь орать, быстро с ними познакомишься. – Шикнула на нее неожиданная спасительница. Или губительница? Зоя уже достигла той степени страха, когда сознание милостиво опускает полог спасительного отупения, за которым тянутся вверх ростки безумия. - Ну-ка помоги! Зоя увидела, как женщина залезла в растущие у воды камыши и с усилием тянула на себя нечто длинное и темное. Протянув руки, она почувствовала под пальцами грубую веревку. - Тяни давай, не стой столбом! Мы здесь с тобой торчим как два канапе на фуршете. Самая закуска для упырей. «Для кого?» - хотела пискнуть Зоя, но вместо этого налегла на веревку и через минуту у ног молодых женщин неторопливо покачивалась убогая долбленка, лишь отдаленно напоминающая лодку. - Залезай. – Скомандовала Ариадна и подала пример, первой запрыгнув в опасно закачавшееся утлое суденышко. Зоя попыталась повторить ее маневр, но лодка закачалась так, что едва не сбросила в воду и Ариадну, и неуклюжую учительницу. - Корова! – зашипела Ариадна. – Аккуратнее можешь?! На вот, весло возьми! Обопрись о землю и переступай через борт. Зоя послушалась совета. Лодка снова задрожала, как в эпилептическом припадке, но на этот раз женщине удалось перенести свое грешное тело внутрь до того, как их «Титаник» окончательно решил пойти на дно. Покачавшись из стороны в сторону, и изрядно хлебнув холодной, вонючей воды, лодка, наконец, успокоилась и замерла на месте, тихонько колыхаясь на блестевшей от лунного света дорожке. - Бери весло и греби. Легко сказать, греби! От малейшего движения, посудина грозила перевернуться. Да и Зоя отродясь в руках весла не держала. Поднимающиеся от воды испарения со странным запахом формалина раздражали обоняние, вызывали головную боль. Ее спутница же, казалось, наоборот наслаждается запахом. Несколько раз глубоко вздохнув, она с блаженной улыбкой на лице повернулась к Зоечке. - Богиня, как же хорошо! Кто бы мог подумать, что эта речка-вонючка способна помочь от токсикоза! - Так ты…Вы…беременны? Женщина мрачно кивнула. - Да. Угораздило вляпаться. А я бы сейчас вляпалась, - не к месту подумалось Зоечке. – Если бы муж снова меня захотел, с какой радостью я бы родила ему сына! Нет, лучше дочку. Маленькую, со светлыми кучеряшками. Ручки в перевязочках… - Греби, заснула что ли? Виновато моргнув, Зоя заработала веслом. Пожалуй, страшнее последних сутки в ее жизни ничего не было. В темной воде то и дело раздавались подозрительные всплески, словно там резвилась стая бегемотов. Однажды мимо онемевших от ужаса женщин проплыло длинное, слегка фосфорицирующее бревно, в последний момент оказавшееся длинной шеей какого-то животного. Блеснув двумя рядами тонких как иглы зубов, оно бесшумно скрылось под водой. Женщины гребли как заведенные. Противоположный берег угадывался лишь более плотной чернотой впереди. Когда до него оставался десяток метров, лодку неожиданно подкинуло и закружило на месте. Синхронно взвизгнув, женщины вразнобой забили веслами. Это их и спасло. На несколько секунд погасив воронку водоворота, они выскочили из него, как пробка из бутылки с шампанским, и в несколько мгновений достигли берега. Лодка мягко ткнулась носом в илистое дно. Выскочив из нее, Зоя рванула было вперед, но опомнившись, остановилась, чтобы подождать Ариадну. Той снова было худо. - Ничего не вижу. – Прошептала она, без сил опустившись на землю. – Голова кружится, сил нет. И неожиданно заплакала. Движимая каким-то порывом, Зоя обняла спутницу, прижав темноволосую голову к своему плечу. Так они и сидели, пока, наконец, Ариадна не шмыгнула носом, и не отстранилась. - Спасибо. – Благодарность прозвучала искренне. Неожиданно для себя, вдова поняла, что действительно благодарна этой испуганной, маленькой женщине. – Мне, вроде бы, немного легче. Пойдем. Нам надо до рассвета пройти около десяти колес. - Колес? - Ну да. Ах, ты черт! Ты же не из нашего мира. Колеса – мера длины. Около двенадцати километров будет по-вашему. Зоечке, в жизни не прошедшей пешком больше километра, расстояние показалось безумным. Примерно как до Северного Полюса. - А что будет через десять…колес? – слабо поинтересовалась она, ожидая услышать все, что угодно, начиная от «гробница Тутанхамона» и заканчивая «Большим Театром». Действительность оказалась намного прозаичнее. - Выторг. Это такой небольшой городок пограничный. Там центр местной торговли, купцы со всего Мира съезжаются. Новые лица никого не удивят. Там легко затеряться. Зоечке очень хотелось задать вопрос «а потом? Что будет потом?», но сдержавшись, она сцепила зубы, поднялась с земли и подала руку Ариадне. Придерживая друг друга за пояс, женщины отправились в путь. *** Когда-то давным-давно, когда мир был еще юн, и вокруг царствовал вечный Хаос, Пресветлая Богиня играла свадьбу. Женихом ее был молодой, прекрасный Горизонт, долго добивавшийся руки капризной невесты. Созвездия кружили в веселом вальсе, Солнце ласково глядело на свою дочь, такую прекрасную, в подвенечном наряде из легких, белых облаков. И лишь Луна грустно сидела в стороне, не принимая участия в общем веселье. Когда-то беспечный Горизонт клялся ей в вечной любви, но потом увлекся соперницей. Клятвы были забыты, нежные слова истаяли под ярким светом прекрасной Богини, словно капельки росы. «Ничего, придет еще мое время!» - шептала Луна, наблюдая за тем, как переплетаются руки красавицы-невесты и бывшего возлюбленного. И оно пришло. Ветреный Горизонт недолго хранил верность супруге. Надоело ему однообразие, захотелось развлечься, как в беззаботные холостяцкие дни. Луна была счастлива, а вот Богиня, наоборот, пришла в ярость, узнав о похождениях неверного мужа. Брошенный горячей рукой глиняный горшок, стал землей. Ведро воды, вылитое на голову ветреному супругу – Морем Забвения. Ссора была так велика, что в нее вынуждено было вмешаться Солнце, пока муж и жена окончательно не разрушили едва зарождающийся мир. Оно повелело Горизонту забыть Луну, и вернуться в лоно семьи. Но тут в Богине взыграла гордость. Зачем ей муж по принуждению? И упросила она Солнце разрешить ей уйти на созданную только что Землю. Стать покровительницей людей, помогать им в трудные минуты, распутывать Великую Пряжу дорог. А муж пусть остается с Луной. Не понравилось это Солнцу, да делать нечего, отпустило оно дочь на землю. А Горизонт все равно понес наказание. Жену он потерял, да и возлюбленную не оказался способен удержать. Лишь дважды в день мельком видит ее: вечером, когда поднимается Луна над Землей, да утром, когда скрывается она в своем темном чертоге. Видит, но не может даже коснуться. А Богиня стала ходить по земле. Грустно ей было, одиноко. Вспоминала Пресветлая свои надежды на счастье, свою веселую свадьбу. И там, где упали ее слезы, появилась Река Времени. Но не все слезы превратились в Реку. Три слезинки блестящими капельками закатились в пещеру и застыли там сияющими алмазами, впитав в себя всю горечь и всю любовь в сердце Богини. Тот, кто найдет эти слезы, и сможет разгадать их тайну, тот обретет над миром невиданную власть. Сможет прясти нити дорог и судеб, вершить великое добро. Но горе, если слезы Богини попадут в руки человеку с жестоким сердцем. Воцарится над Миром вечная ночь, ибо сила трех камней может служить и во зло. Фальк замолчал и едва слышно вздохнул, глядя через окно на быстро светлеющий горизонт. На землю неудержимо катился новый день. Слышались громкие петушиные крики, возвещающие о наступление утра, торговцы открывали свои лавки, ожидая самых первых посетителей. Фекла с друзьями, словно очнувшись, посмотрели на крыса, серой тенью замеревшего на полу, в центре их импровизированного круга. - Ты хочешь сказать, что в чемодане…в настоящем чемодане – слезы Богини? – наконец, спросила Фекла, разрушив тягостное молчание. Фальк молча кивнул. - Мы называем их Пресветлой радугой. Если честно, я до недавнего времени был абсолютно уверен, что это не более чем красивая сказка, своего рода миф. По преданию три слезы стали тремя алмазами, высочайшей чистоты и красоты. Три цвета – белый, голубой и черный символизируют чистоту Богини, любовь к предавшему ее мужу и глубину ее горя. Отсюда – Радуга. Сила алмазов – в их единстве. По отдельности – это просто красивые камни. Есть предание, что несколько столетий назад, человек из параллельного мира сумел найти все три камня. Но испугался той мощи, которая от них исходила, испугался, что не справится с искушением и станет для своего мира лишь тираном. И вновь раскидал камни по всему свету. А дорогу к ним и указания, как нужно ими управлять, зашифровал в картине. Не знаю, правда ли это. Я всегда считал рассказы о Пресветлой Радуге всего лишь вымыслом. Поэтому, когда совсем недавно получил доказательства обратного, уже боюсь даже предполагать, где тут правда, а где ложь. Но одно могу сказать: я уверен, что в чемодане Радуга. И наша задача – не допустить, чтобы она попала не в те руки.
MayaMi: На следующее утро Компостеров сидел, надев для пафоса очки, в ленинской библиотеке. Удивительным образом, но, оказывается, у него тут был формуляр, и некоторые сотрудницы даже знали его в лицо. Словно он проводил тут все свободное время. Более того, одна из дам, поправляя старомодный пучок на затылке, спросила с большим интересом: - Как ваша диссертация? Компостеров подавился воздухом. Школу милиции он закончил с трудом, на одни тройки; в общеобразовательной школе был он не самым плохим учеником, но из тех, кому учителя уверенно ставят три, даже если ученик еще не начал отвечать. Какая диссертация? Он вытаращил глаза под толстенными стеклами очков, но внезапно из его уст полились такие слова, которых он отроду даже и не слышал: Диссертация получила апробацию на заседании кафедры истории зарубежной литературы филологического факультета МГУ им М.В. Ломоносова. Ее основные положения отражены в публикациях в сборниках "История философии и история культуры, произнес он с достоинством человека, который много лет писал в муках талмуд, не спал ночей, и провел несколько бессонных недель в подготовке к защите. Его тошнило от собственной образованности. Дама с уважением покачала головой, и выдала ему по списку несколько увесистых томов. Компостеров, мужчина сложения довольно крепкого, и с хорошей физической подготовкой, с трудом оторвал стопку от стола, и, выгнув спину, как кот перед прыжком с крыши, побрел к свободному месту в читальном зале. Пожилой мужчина в очках, рядом с которым он устроился, с уважением посмотрел на книги, покачал головой и сказал: - Историей интересуетесь? Больше всего Компостеров опасался, что ему зададут какой-то пакостный вопрос, на который он не сможет ответить, и поэтому уткнулся с головой в первый талмуд сверху стопки. Очкарик отстал, поняв, что имеет дело с полным невежей, и занялся своим исследованием. Компостеров, между тем, впал в полнейшее отчаяние. Он понятия не имел, с чего ему начинать, и в какую строчку смотреть. Книги в детстве он читал по принципу «где больше картинок». Сегодняшний вариант был далеко не тот. Поэтому он взялся бесцельно листать книги, сосредоточенно пыхтя и стискивая зубами кончик карандаша. Образ, который он являл собой, вполне подходил для картины под названием «опять двойка». Красный от стыда, с поникшей головой: таким он предстанет вечером перед Людмилой. Это тебе, думал он, не бабок опрашивать во дворе, или алкоголика Генку из 36 дома к порядку призывать. Черт, мало мать лупила его в детстве линейкой по затылку за полное отсутствие усердия и прилежания. Видела б она сына сейчас, метелила бы так, что от линейки ничего не осталось, а лысина алела бы, словно жареный рак. Профессор рядом, видимо, утомился от бессистемного пыхтения соседа, потому что начал снова поглядывать на него с неподдельным интересом. - У вас не давление, коллега? – спросил он, - что-то вы раскраснелись… - Так точно, - ответствовал здоровый, как слон, Компостеров, - это, как его…220. Волнуюсь очень. Не хватает куска для новой работы, а…это, типа, первое чтение на днях. - Так вы перечень в конце посмотрите, - удивился профессор, - что ж вы, батенька, первый раз, что ли, замужем? - В разводе, - принял все за чистую монету Компостеров, - квалификацию потерял. Спасибо. Свободен. В голове его все мешалось. Ведьмы, упыри, тот свет, сгинувший Сорокин, жену которого похитил маньяк с того света, и сам он летает ночами на метле, в компании вдовы миллионера, о кончине которого все СМИ оповестили. Печатное слово вызывало у него рвотный рефлекс. По совету слегка опешившего профессора, он раскрыл перечень, для приличия поводил пальцем по странице, и тут увидел знакомое имя. Откуда это имя было ему знакомо, он понятия не имел, зато запрыгал от радости. - Луис Альберто Вальдепеньяс де Ортега, - заорал он на всю библиотеку. – есть. Гип-гип, ура. Сидевшие в зале вздрогнули так, что едва не поломали стулья. Библиотекарша хотела сделать Компостерову замечание, но тот уже молча листал страницы дрожащими от волнения пальцами. Преподобный покойник, мир его праху, был личностью мутной, об этом Компостеров и без исследований догадывался. А вот его пращур, похоже, был родоначальником всех аферистов в этом святом семействе. Мало того, что состоял в какой-то масонской ложе, так еще и баловался какими-то оккультными делами. Таких бы за толстую решетку, злился Компостеров искренне, аферист хренов, или на завод, на пилораму. Вся дурь бы вышла. «Искал сокровища в параллельных мирах, строил теории о религиозных учениях вне цивилизации». - Египетская сила, - вслух поразился Компостеров, - это кто ж такую навалял херь в семь томов, вот силен мужик. - Я, - вдруг скромно пояснил профессор, - автор этого нетленного труда, этого шедевра. Но не советую вам, коллега, лезть в данные дебри. Мой ученик погиб, увы, подсев на эти исследования. - Олег? Коротаев? – изумился Компостеров. Профессор не успел даже кивнуть, как оказался на высоте двадцать сантиметров от пола, схваченным за грудки мощной хваткой сотрудника МВД. Еще через секунду он был повержен лицом на стол, руки его были безжалостно скручены за спиной. - Говори, старая мразь, - грозно произнес Компостеров, - что ты тут наплел, в 7 томах. - Вот что, - сказал Василий, - пора кончать сие собрание. Хорош лить слезы по женам, бабам, каким-то сестрам. Что мы имеем? Сорокин! - Я, - по привычке тот подскочил, подняв руку к козырьку несуществующей фуражке. Вася усмехнулся, и продолжил: - Что мы имеем? - Чемодан, - пожал плечами Сорокин, - в нем лежат, типа, камни. Два чемодана. Один у нас, и второй – леший его знает, где. Одного не могу понять, какого шута мы наш не открываем. Так мы поймем, надо ли нам ебошиться дальше, господи, прости, или можно уже делами заниматься. Должен же я знать, на алтарь чего я чуть жизнь не положил свою. - Да? – с сомнением в голосе, спросила Фекла, - а вдруг – нет? Вдруг там код Апокалипсиса? Может, не стоит?
MayaMi: - Вот что, - сказал Василий, - пора кончать сие собрание. Хорош лить слезы по женам, бабам, каким-то сестрам. Что мы имеем? Сорокин! - Я, - по привычке тот подскочил, подняв руку к козырьку несуществующей фуражки. Вася усмехнулся, и продолжил: - Что мы имеем? - Чемодан, - пожал плечами Сорокин, - в нем лежит некая субстанция, что – мы не знаем. Поэтому я бы не стал вообще, извиняюсь, париться. Может, там код Апокалипсиса. - И что теперь? – спросил, грозно нахмурив брови, Василий, - полковник, где ваше профессиональное стремление постичь истину? Это стремление у лейтенанта – майора – полковника дремало где-то в подсознании последние лет десять службы. Главным было вовремя заполнить бумажки надлежащим образом, а истина пряталась далеко от ящиков столов, в которых тоннами милиционеры складывали папки. Поэтому блюститель закона пожал плечами и многозначительно ухмыльнулся. - Неси автоген, - равнодушно произнес он, - если там сейчас код Апокалипсиса, я тебя лично этим автогеном распаяю. Васенька, который, на самом деле, глубоко был убежден в том, что в чемодане лежат либо никому не нужные сто лет в обед безделушки, либо переписка какой-нибудь свихнувшейся кисейной дамочки с тайным воздыхателем, только махнул рукой. - А что такое автоген? – спросила Фекла. Мужчины посмотрели на нее так, словно она попросила их привести двадцать два доказательства теоремы Пифогора, и дала на это полторы минуты времени. Сорокин не смог сдержаться, и разразился гомерическим хохотом. Вася с достоинством очень умного и дельного мужчины снисходительно хмыкнул, и заметил как бы походя: - Ну, это такая херь, для сварки металла…по-моему. Сорокин, а ты уверен, что мы тут справимся? - Нет, - ответил честно Сорокин, - я уже сто лет не держал автоген в руках. И не уверен, что он нам вообще нужен. Может, раз он все равно левый, ну его в транду? - Сам иди туда, - неожиданно вызверился Фальк, - это ты тут все для себя решил, а я…несколько лет жизни потерял, и должен знать, зачем. Нервы сдавали. Забытая, было депрессия, словно схватила душу в железные тиски. Вся его жизнь казалась теперь ненужной калькой с чьей-то чужой, полной приключений. Не к такому он готовился всю жизнь. Не таких приключений он ждал. И совсем не так представлял себе этот вояж. Если бы он успел встретиться со Святым, то не было бы всего этого бардака. Вася и Сорокин давным-давно бы были дома, и думать забыли бы про это экзотическое турне. И – тут же ему стало стыдно за эту низкопробную истерику, недостойную потомка древнего рода. Если можно так обозначить сына гулящей ветреной красавицы и мужлана, прикрывающего свою низость древними гербами. Но никто не был в том виноват: ни Сорокин, ни Вася, а найти автоген в этом государстве вообще было сложнее, чем устроить взрыв с целью вскрыть проклятый ящик. Ни в каких замках особой сложности у местного населения не было необходимости. О банковских сейфах речь, понятное дело, не шла, но где искать автоген, в этой шикарной гостинице? И где тут устраивать показательное вскрытие? Может, Сорокин и прав – утопить этот ящик в пруду, или в Реке Времени, и заняться уже более важными делами. - Спокойно, - Вася вновь захватил первенство в беседе, и стукнул кулаком по стене, - тихо, я сказал. Неужели у вас нет тайных этих…воров, или как там? Сорокин снова содрогнулся. Да к лицу ли это сотруднику МВД, по здешним понятиям, настоящему полковнику, якшаться с каким-нибудь бессовестным уголовником, по которому рыдает Река Времени, обнявшись с Морем Вечности. Снова, снова нарушение закона, полный беспредел, и совершенное падение нравов. - Минуту, - сказал он, - дайте я сделаю один звонок. Стоило, впрочем, труда объяснить новым подчиненным, какого лешего ему на ночь глядя понадобилось разыскать самого злостного в стране, и, к тому же, последнего «медвежатника», уже лет двадцать пять гревшего нары далеко за пределами столицы. Нелепые объяснения, что в личном чемодане заклинил замок, кажется, как красочно выразился Василий, покатили за отмазку: утром в номере Сорокина раздался стук. Ни один из компании не спал ни минуты, и Сорокин, словно ужаленный, подскочил с кресла, едва не сбив в прыжке Васю, с дивана метнувшегося в сторону двери. - Пользуюсь служебным положением, - недовольно буркнул Сорокин, - дожил. Боже, грехи мои тяжкие, да что бы я хоть… За дверью стоял целый конвой, и центровой фигурой в этой группке был хилого вида мужичонка, с прищуренными косыми глазками и зловещей улыбкой многолетнего сидельца. Василий, для солидности, выпятил грудь вперед, и сделал каменное лицо. - Вот, - тяжело дыша, сказал Сорокин, указывая пальцем на чемодан, - будьте любезны. «Медвежатник» только расплылся в улыбке, бросив взгляд на замок. - Не извольте волноваться, - ернически произнес он, - не такие крепости брали. Бывало, выходил на дело… - Не надо ля-ля, - невежливо перебил его Василий, которого некоторая темнота собственного прошлого роднила в некоторой степени с этим мерзким типом, - работай, давай. П-ть – не камни ворочать. Там важные бумаги лежат. Сорокин покосился на приятелей, затем – на конвой. Гори огнем, подумал он, вся эта затея. Если там и впрямь важные документы, то уж слишком много свидетелей. Если, наоборот, пачка писем из серии «люби меня, как я тебя», то не оберешься позора: подчиненные скажут, совсем шеф с ума спятил, заставил уголовника вытащить из клетки забавы ради. Но возвращать все обратно было уже поздно. Минутой спустя все сборище увидело странные манипуляции: поводив руками по воздуху, зек постучал костяшками пальцев по крышке, произнес пару слов на неизвестном никому, даже Фальку, наречии, и… - Египетская сила, - возопил Сорокин, увидев, как с легким пружинистым звуком крышка откинулась, обнажив ворох пожелтевших бумаг, - мать моя…. - Пипец, - только и смог произнести Василий, - мастерство не пропьешь. Пока они громко восхищались силой искусства тщедушного доходяги, Фальк, потерявший терпение, метнулся к чемодану, и кинулся в его недра с нетерпением страждущего путника, вконец одичавшего в пустыне. В чемодане пахло пылью и плесенью. Дрожащими лапами Крыс перебирал подшивки газет древней давности, которые готовы были вот-вот распасться на десятки микрочастиц; если эти фолианты вообще можно было назвать газетами. Желтые свитки, пахнущие тленом. Луис Альберто Вальдепеньяс де Ортега, вслух прочитал он, ищите, и обрящете, толцыте, и отверзется». Потеряв терпение, Сорокин бросился к чемодану, и тут столкнулся лбом с Васей; оба грязно выругались, и схватились за одно и то же письмо, уголок которого заманчиво торчал из-под газетных свертков. - Люби меня, как я тебя, - ошалело процитировал Сорокин, потирая ушибленный лоб, - дорогому Луису Альберто от влюбленной Кармелиты, 13 марта 1737….
В. Редная: Выторг произвел на Зою ужасающее впечатление. К тому времени, как они с Ариадной добрались до городских ворот, ноги гудели как улей, полный разъяренных пчел. Хотелось только одного – вытянуться где-нибудь в уголке и спать, спать, спать… Однако, этим мечтам не суждено было сбыться. Сначала их задержали на въезде в город. Два толстенных мужика в средневековых доспехах и почему-то с автоматами Калашникова стали настырно требовать въездную пошлину. Привлекать к себе внимание было не в интересах женщин, поэтому Ариадна беспрекословно отсчитала несколько мелких, блеснувших серебром монет. Стражники тщательно их изучили, а затем посторонились, открывая путницам проход. Зое очень не понравился взгляд, которым они обменялись поверх их голов – он был скользким и понимающим. И явно не сулящим ничего хорошего. Она хотела привлечь к этому факту внимание подруги, однако та шла так быстро, что забыв обо всем Зоя была вынуждена опрометью кинуться следом, расталкивая прохожих. Еще не хватало потеряться, без денег, без знакомых, и вообще непонятно где! Улицы были грязны до неприличия. Запах тухлятины витал над городом, словно огромное облако, пропитав, казалось, каждый камень. На покрытой булыжниками мостовой валялись картофельные очистки, рыбьи кости, кожура каких-то фруктов. Зоя то и дело поскальзывалась на ровном месте, а однажды не удержалась и упала, едва не раскроив себе голову об угол какого-то лотка. Несмотря на ранний час, народу на улицах было не протолкнуться. Бойкая торговля шла полным ходом. Продавцы весело выкрикивали название товаров, половина из которых Зоечке даже не была знакома. Покупатели громко торговались, сплевывая на землю подсолнечную шелуху. То тут, то там мелькали вездесущие босоногие мальчишки. Зоя обратила внимание, что Ариадна не отнимает руку от пояса, где хранились деньги. Вероятно, здесь процветали щипачи. - Куда мы идем? Задыхаясь, Зоя поравнялась с подругой и слегка придержала ее за рукав. Та кинула на нее мрачный взгляд. - Нам нужно снять комнату для ночлега. Еще немного и я просто свалюсь от усталости. Для Зои это стало откровением. После приступа слабости на реке, Ариадна больше не издала ни единой жалобы, лишь все больше и больше бледнела. У дороги показался трехэтажный дом, увенчанный вывеской – «Питание и комнаты по разумным ценам». Зоя уже навострила туда ноги, но подруга прошла мимо гостиницы, даже не взглянув в ее сторону. - А почему не сюда? – робко удивилась бывшая учительница. - Потому что это практически центр города. Здесь нас просто найти. Ты хочешь, чтобы тебя вернули обратно в подвал? Вздохнув, Зоя поплелась дальше. Они прошли еще десяток гостиниц, но ни одна из них не удовлетворила придирчивую Ариадну. Наконец, впереди мелькнула покосившаяся даже не вывеска – табличка: «Три медьки в день. Стол отдельно. Нет денег – вали на х…» Без колебаний, Ариадна шагнула под многообещающую крышу. И в этот момент дорогу им преградили двое. Под неверным светом газового фонаря блеснули доспехи. Небритые рожи расплылись в противной ухмылке. - Ну что, цыпочки, - зловеще оскаблился тот, что повыше. – Гоните вторую часть пошлины. Или придется платить натурой. Зоечка почувствовала, как от ужаса подгибаются ноги. Побелев как мел, она схватилась за подругу и отчаянно заозиралась. Как назло, улица была безлюдна. Это были жилые районы, и большинство жителей еще либо спали, либо отправились в центр, участвовать в торжище. Будь кошелек на Зое, она бы не колеблясь тотчас же сняла его с пояса, лишь бы не видеть гнусные физиономии «стражей порядка». К ее изумлению, Ариадна не спешила так поступить. Слегка прищурившись, она оглядела доморощенных грабителей с ног до головы и спокойно поинтересовалась: - Жопа-то не треснет? Глядите, а то доспехи, кажется, уже трещат! - Ах ты, сука! – зарычали оскорбленные в лучших чувствах мужики и, замахиваясь, слаженно двинулись вперед. Зоя слабо пискнула. Ариадна же, напротив, даже не изменилась в лице. Только сделала быстрый шаг навстречу. Налету перехватила руку одного из нападавших. Тонкие, аристократичные пальцы вцепились в волосатую кисть, повели ее вниз и немного вбок, и грабитель, недостойно заорав, совершил изящный кувырок через голову. Приземлился он с таким грохотом, как будто упала огромная груда металлолома. Его приятель немного опешил, но вероятно решил, что напарник просто неудачно поскользнулся на усеянной отходами брусчатке. Злобно выругался и, вытянув руки, попытался схватить Ариадну. Не вышло. Неуловимым движением, та нырнула под его локоть, подставила ногу и куч металлолома стало две. Совершенно ошарашенная Зоя смотрела, как невозмутимо Ариадна обшаривает карманы поверженных стражников. Как достает оттуда деньги и ссыпает их в свой кошель. - Плата за моральный ущерб. – Пояснила она бледной до синевы Зоечке. – Ну чего встала, пошли. И спокойно перешагнув через распростершихся мужиков, вошла в гостиницу. Комната, в которой их поселили, оказалась на удивление приличной. Простая обстановка – стол, два стула, огромная кровать – была крепкой и добротной. Простимулированный золотой монетой хозяин, беспрекословно притащил наверх огромную бадью с горячей водой и полный еды поднос. Смыв с себя дорожную пыль, подруги по несчастью завалились в постель вместе с едой, не в силах больше поддерживать себя в вертикальном положении. - Что дальше? – спросила Зоечка, когда две трети провизии валялось на подносе в виде костей и огрызков. Ариадна задумчиво постучала острыми коготками по спинке кровати. - Надо подумать. В первую очередь мне нужно найти нормального врача и сделать аборт. Рожать от этой венедской скотины я не собираюсь. А потом… потом я хочу поговорить с одним человеком. - Что за человек? Зоины глаза начали неумолимо смыкаться. Сквозь навалившийся сон, она с трудом расслышала ответ подруги. - Один специалист в своей области. Знает все сплетни этого Мира. Хочу узнать, что нового слышно, может нам с тобой это и пригодиться. Ариадна хотела еще что-то сказать, но Зоя уже спала, как в детстве подложив ладонь под щеку. Молодая женщина покачала головой, дернула за шнур, опускающий шторы и свернулась калачиком под мягким одеялом. Через минуту спала и она.
MayaMi: Вечером Людмилу, вернувшуюся с прогулки, Компостеров поджидал, словно голодный пес. Он даже забыл про свою привычку «тяпнуть» перед ужином, и, собственно, даже про ужин как таковой. Кстати, ужина и не было: в холодильнике могла легко повеситься мышь. С исчезновением Зоечки, в которой после прозрения относительно своего отношения к несуществующему или, черт его разберет, покойному супругу, появился культ еды, вопрос питания встал ребром. Людмила, привыкшая, что продукты и вещи появляются в доме по одному звуку ее голоса или – формально – нажатию кнопки покойным олигархом, давно уже забыла, как в детдоме воровали с кухни куски хлеба и прятали под полушку. Альтернативный, то есть, единственно возможный, нормальный путь добычи еды, был для нее явлением диким. - В ресторан, - сказала она, - завтра я...решу этот вопрос. Компостерову не терпелось рассказать ей все, что он узнал от старика – профессора, который натерпелся такого страху, что пересказал за четыре часа все, что исследовал многие годы и уложил в целые семь увесистых томов. Самое интересное, что все вокруг словно и не видели, что в библиотечном зале происходит такая катавасия: посетители уткнулись в книги, а библиотекарша, подперев увесистой грудью кафедру, тихо предупреждала тех, кто только входил в зал, что тут «идет крупный научный спор, попрошу вас не мешать, сидеть тихо». Те, кто вдруг решался сделать спорщикам замечания, получали решительное «сейчас выведу, что вы шумите, тишина должна быть в библиотеке». Было и еще кое-что, о чем хотел поведать Компостеров новой подруге, но это что-то еще больше его волновало, и всю дорогу в такси он потел, краснел, и щупал пульс, стараясь совладать с собою. Такого стресса, пожалуй, он не испытывал с самого выпускного вечера, когда вдруг, хватив лишнего, полез целоваться к учительнице физики, перепутав ее с Ирочкой Свешниковой из параллельного класса. Ирочка тогда, в отличие от физички, сильно обиделась, и пошла развратничать с Петькой Корешковым, а он утром еле поднялся от головной боли, огреб материнского пендаля, пока полз от кровати до белого друга, и....Египетская сила, думал он, что я об этом думаю, я ж... По дороге из библиотеки некая невиданная сила занесла его в ювелирный магазин, и, больше того, заставила его раскрыть лопатник, в котором, как по мановению волшебной палочки, оказался весь расчет за отпуск и остатки предыдущей зарплаты, сумма долга, которую – по идее, через неделю – должен был ему вернуть Витька Кочетков, и какие-то еще гроши, волшебным образом сложившиеся в несколько сотен. Подившись такому богатству, скромный милиционер, сроду не даривший женщинам ничего, кроме гвоздик, вдруг купил кольцо, только раз бросив взгляд на ценник, и теперь не знал, что делать с этим дорогим предметом. Ловеллас, клял он себя, чертов, лысина уже на подходе, фуражку стыдно снять, а все туда же, в кавалеры записался, дубина стоеросовая. Сына женить пора, а он сам, как молодой козел, скачет, во всех газетах прославился, по ТВ крутят, словно какого народного артиста, ну куда это годится? Людмила выбрала ресторан на набережной, и самый удобный столик – с видом на ровную водную гладь. Сев за стол, Компостеров почувствовал себя полным недомерком, который впервые пришел на свидание, и даже начал заикаться, когда подошел официант. - У нас тут сейчас будет большая компания, - предупредил официант, - надеюсь, это не нарушит ваш интим? Компостеров поперхнулся воздухом. Да что он ему, жиголо какой, или там Леонардо ДиКаприо, чтобы...Но тут Людмила заметила, как бы вскользь: - У нас деловая встреча. Но ничего. Как по заказу, компания не замедлила явиться в ту же секунду, и Компостеров едва не лишился чувств: в милицейской форме во главе шел, в рубахе навыпуск, заместитель начальника ОВД, помахивая кобурой. Что еще хуже, за ним шествовало едва ли не все отделение. Вот скоты, подумал Компостеров, вот придурки, не могли припереться, что ли, в другой ресторан? Интересно, что они тут, в рабочее время, за гульбарий устроили? - А, Митя, - осклабился в улыбке замначальника, - а мы тут отмечаем десять лет переименования нашего отделения. Тебя не звали, ты ж в отпуске, да и при даме ты, да зазвездил... Компостеров налился алым соком, и почувствовал, что пальцы сжимаются в кулак даже вопреки его желанию. Такого кощунства он не ожидал: шутка ли, всю жизнь отдал этой лавочке, и даже на праздник не позвали. Ну, народ, подумал он, а все черная зависть: кто из них, интересно, еще делит кров с вдовой миллионера? Вспомнив газетные заголовки, он поморщился. «Вдова поменяла миллионера на миллиционера» - еще куда ни шло, конечно, но все ж таки недостойно приличного человека. Впрочем, к этому классу Компостеров себя уже дней пять как не мог причислить. Ну, скоты, подождите, пообещал он про себя, вот раскрою сам дело с этим вашим дурацким Сорокиным, Олежкой и всей этой историей, вы у меня получите. Людмиле, которую раздражали подвипившие стражи, захотелось от них избавиться, и она одним кивком головы рассадила их всех по местам. Откуда ни возьмись, у всех в руках появились планшеты, ручки, а фуражки встали на свои законные места на затылках. - Планерка, - стукнув по столу кулаком, заявил замначальника, - об обстановке в районе докладывает дежурный, старший сержант Козлюк... Компостеров уже ничему не удивлялся, а поэтому, подперев щеку рукой, занялся мысленно «структурированием материала» по этому испанскому гранду, который, мать его, всем уже был поперек горла, а особенно ему. - Ну? – поторопила его спутница, - что ты тянешь, как... Компостеров, наконец, соединил в голове все данные воедино, и произнес: - Дело капут, мадам. Наш Олежка очень увлекался житием этого персонажа. И где он, мы видим. - А персонаж что? – нетерпеливо спросила Людмила, - давай, к конкретике. Факты, цифры. Кто из нас работает в милиции? Компостеров осклабился и посмотрел на серьезные лица коллег, внимавших каждому слову Козлюка, и подумал, что, скорее всего, после этого собрания и он вряд ли причислит себя к славной армии органов правопорядка. Но, приложив руку к козырьку фуражки, а в данной ситуации – к лысине, начал доклад. Барон начудил в своей жизни прилично, это было основной канвой пересказанных ему вкратце семи томов. Еще ребенком он сбегал из дома, вел себя «как полный аморал», а, самое главное, имел странную особенность: очень часто он рассказывал про не то мышей, не то крыс, не то еще каких-то тварей, наделяя их мифическими способностями. У этого странного ребенка эта живность могла говорить, пить, курить, и вообще, заниматься разным непотребством (здесь Компостеров смутился), принимая обличие живых людей. Малыш складно расписывал родителям на разные лады целые генеалогические линии, с подробным описанием некоторых, среди которых выделялся некий род Тод Д’Орвист. - Кто это? – задала Людмила глупый вопрос. Компостеров пожал плечами. Родители будущего гранда были немало озадачены такой склонностью ума единственного наследника огромного состояния, и в возрасте 6 лет сын был помещен в удаленный монастырь. Из дома его вывезли под покровом ночи, и, только благодаря высочайшим связям отца, их семейством не заинтересовалась инквизиция. Король приходился дальним родственником по отцовской линии, и высочайшая индульгенция гарантировалa спокойствие всего семейства, при условии, что отрок будет до совершеннолетния сидеть в монастыре. Из монастыря он вышел в 16 лет с новой необычной для отрока идеей: поиска Истины. Парень засел за философские трактаты, потеряв покой и сон. Родню это тревожило, но, решили в итоге, пусть копается в богословских книгах, запершись тихо в спальне. Потом отрок даже стал иногда проявлять интерес к жизни, и даже, иной раз, стал выходить в свет. Но тут их ждало новое потрясение. Сын заговорил о Богине и о каком-то культе, которого доселе не видел Свет. Однажды, проснувшись, он заявил, что истина кроется ТАМ, и вместо распятия повесил на шею круг, который якобы символизировал его новую принадлежность. Подобного поворота дел никто не ожидал. В этот же день барон куда-то исчез, и не было его два месяца, после чего он появился у отцовских ворот, оборван, как дервиш, весь в синяках и ссадинах, пролепетал что-то несуразное, вроде «все это подлая ложь», и рухнул без чувств. На шее у него болтался теперь уже вместо круга огромный крест, который сиял драгоценными камнями и стоил, по примерным прикидкам, едва ли не половину имения отца будущего гранда. - Ор Вист, - пробормотал сын, прежде чем впасть в беспамятство, - у него сокровища богини. Я ушел, я выжил. Но они... Еще полтора года в монастыре, куда он был сослан в уже привычную ссылку под предлогом тяжелейшего нервного расстройства (что, заметил со знанием дела Компостеров, вполне соответствовало истине), вроде как положительно сказались на динамике развития наследника: по крайней мере, его чудачества стали носить весьма мирный характер. Даже протестная женитьба на свинарке была сущей ерундой, как и создание некоего тайного спиритического салона в Мадриде. Сын рисовал – по общим отзывам, талантливо, и одна из его картин даже была помещена в галерею, откуда ее достаточно быстро украли, а после чего исчез и сам художник, ко всеобщему облегчению, вместе с женой. Ни тел, ни записок, ни улик – словно их стерли с лица земли. Копаясь в вещах пропавших, родственники обнаружили, что исчез и пресловутый крест. Это было еще более ни к чему: чудачества сына привели семью практически к разорению, а крест стоил целое состояние. - Вот это да, - сказал в довершение тирады Компостеров, - типа...вот...я вам...это... Нет, на первом свидании он и то чувствовал себя увереннее. Три раза он лазил за падающей коробочкой с кольцом под стол, и три раза ударялся головой о столешницу; потом эту чертову коробку он не мог никак раскрыть, что ввергло его в полнейшую панику и горькое расстройство по поводу своей нелепости. Наконец, когда все было завершено, и он протянул кольцо вдове, та вдруг переменилась в лице, и закричала истерически: - НЕЕЕЕТ... Ибо вековое проклятье гласило: тот, кого полюбит ведьма всем сердцем, либо погибнет в ближайшее время, либо снимет с нее самой заклятье и все сверхъестественные способности. Ни тот, ни другой вариант, разумеется, не был приемлем для Людмилы, и страх за все разом заставил ее позабыть о приличиях. - Я.., Дмитрий Захарович, - прошептала она, - но...нет, не могу составить ваше счастье.
В. Редная: Феклу разбудило прикосновение чего-то влажного, холодного и чрезвычайно вонючего к правому уху. Открыв глаза, она тут же с воплем отпрянула назад – к ее уху вновь тянулся огромных размеров козел с загнутыми рогами и трогательным белым пятном на подвижном, розовом носу. На ощупь девушка попыталась нащупать рядом что-нибудь тяжелое, на случай, если интерес парнокопытного к ее ушам перерастем из платонического в плотоядный. Ощупь справа всхрапнула и перевернулась на другой бок. Ощупь слева грязно выругалась и вскочила на ноги. Протирая глаза, злой и заспанный Фальк не задумываясь локтем отпихнул козлиную морду в сторону. Животное обиженно заблеяло. - Зря прогоняешь. – Послышался рядом ехидный голос Василия. – Жрать-то нечего, могли бы хоть молока надоить. - Вот иди и дои! – огрызнулся Фальк, снова опускаясь на землю. – Учитывая, что это не коза, а козел, я буду аплодировать стоя, если тебе удастся из него что-нибудь выдоить. Что-нибудь съедобное, я имею в виду. Вася покраснел и бросил косой взгляд под брюхо козлу. Тот стыдливо развернулся задом, демонстрируя несомненную принадлежность к сильной половине животного мира. - Козлятина тоже ничего. – Несколько сконфуженно пробормотал он. – Нежная, если зажарить хорошо. - Да иди, ради Богини, я тебе запрещаю что ли? – отчаянно зевнув, Фальк сделал широкий жест рукой. Козел, которому подобные гастрономические обсуждения его персоны явно пришлись не по душе, внезапно рванул с места, высоко подбрасывая задние ноги, и громко жалуясь на нахальных людей, вторгшихся на мирное пастбище: « Меееерзавцы! Извращеееееенцы!!» Фекла устало вздохнула. Ну вот, все снова возвращается на круги своя. Фальк и Вася привычно собачатся, Сорокин оглушительно храпит, а под головой снова жесткая земля вместо мягких подушек. Можно сказать, им повезло… …Немая сцена перед открытым чемоданом продлилась недолго. Пока Василий с Сорокиным, сменяя лицами все оттенки красного, пялились на древнюю бумажонку, а Фальк серой хвостатой тенью исследовал обшивку на предмет тайников, Фекла заметила, что медвежатник вместе с конвоем ведут себя более чем странно. Криво улыбаясь, они пятились к стенке, для чего – Фелка поняла секундой позже. Входная дверь распахнулась с таким треском, что с потолка посыпалась штукатурка. - Именем Пресветлой Богини! – прогремело сквозь кружившуюся в воздухе белесую пыль. – Вы арестованы за попытку совершить государственный переворот! Сбледнув с лица, Сорокин тем не менее выступил вперед, по-прежнему прижимая к груди злосчастную бумажку. - По какому праву?.. – начал было он, но внезапно осекся и схватился за горло. Изумленные Фекла и Вася смотрели, как, посинев, лейтенант отчаянно пытается сделать вдох. К девушке на грудь пружиной взвился серый комок. - С ними Странник! – заорал Фальк в самое ухо. – Уходите немедленно! Вам с ним не справится! «Куда?!» - хотела спросить ошеломленная девушка. Единственный выход перегораживало не менее десятка человек, за спинами которых, словно черное крыло, росла и набухала огромная сила. Фекла чувствовала ее даже отсюда, словно зажженную спичку поднесли к оголенным нервным окончаниям. Рядом послышался громкий стук. Покатившийся по полу черноволосый человек, одним движением вскочил на ноги и, что есть сил, оттолкнул в сторону хрипевшего лейтенанта. В воздухе громко тренькнуло, словно лопнула невидимая струна. - Зараза! – громко выругались от двери. Фальк хищно оскалился. Сорвал с кровати покрывало и быстро обмотал вокруг бедер, наподобие шотландского килта. «Надо ему про запас штаны таскать, не напасешься ведь» - отстраненно подумала девушка, глядя, как Фальк озирается вокруг в поисках оружия. Тем временем, Вася, подхватив под руку боевую подругу, пятился назад. - Взять их! – Приказ прозвучал коротко и отрывисто, точно собачий лай. Столпившиеся в дверях служители порядка кинулись вперед. Послышался треск ломающейся мебели, чьи-то крики. Завертев головой, Фекла увидела, как используя в качестве дубинки огромный торшер, Фальк орудует им, словно дровосек, окучивая по головам страдающих излишним энтузиазмом. - Не по понятиям… - пробормотал рядом Васенька, и, пихнув девушку в угол, кинулся на помощь. - Лейтенанта оттащи. – Бросил ему через плечо тот. – Не лезь под руку! У Василия хватило ума не спорить. Странник у двери, между тем, явно пришел в себя. Задрожав, Фекла почувствовала, как снова разбухает, концентрируясь, сила. И на этот раз, Фекла была уверена, направлялась она на Фалька. Словно в замедленной съемке, она увидела, как он споткнулся, пропуская простейший удар дубинкой. Как следующий удар отбрасывает его назад, а на бледном лице появляется странное отсутствующее выражение. Фекла однажды видела подобное у жертвы цыганского табора, обобравшего до нитки какого-то несчастного – тогда виной тому был гипноз, но сейчас… сейчас это было другое. Мощнее. Хуже. Оно подчиняло не только волю, оно выворачивало наизнанку душу. Под ногой что-то хрустнуло. Забытый чемодан зиял открытой пастью с блестящими замками, словно зубастый крокодил, притаившийся в зарослях реки. И, не раздумывая, Фекла подхватила тяжелую вещь и, что есть силы метнула вперед, туда, где готовился к последнему удару чужак. Раздавшийся грохот по силе перекрыл предыдущий, а короткий, сдавленный вопль свидетельствовал о том, что чемодан попал в цель. Будто очнувшись, Фальк стряхнул с себя троих, уже пытавшихся, заковать его в наручники, отпрыгнул к друзьям, что-то быстро начертил в воздухе. Сообразив, что сейчас произойдет, Фекла, извернувшись, потянулась к своему рюкзаку, и внезапно крики и шум борьбы стали доноситься, как сквозь толстое стекло. К этому прибавилось незабываемое чувство падения, отчаянно засосало под ложечкой, но полет внезапно закончился, и все четверо с размаху шлепнулись на траву в каком-то поле, причем Сорокин оказался сверху Васеньки, а Фекла – на голове у Фалька. - Слезь с меня, Странница! – придушенно прохрипел Проводник. - Ой, извини. – Покраснев, Фекла быстро отползла назад, стараясь не смотреть на размотавшееся в полете покрывало, скрывающее теперь разве что Фальковы пятки. - Помогите! – Распластавшийся на манер раздавленной лягушки Василий между тем безуспешно пытался спихнуть с себя тушку сомлевшего лейтенанта. Дружными усилиями оттащили того в сторону. Васеньку подняли и заботливо отряхнули. - Что за твою мать? – коротко и емко поинтересовался он, придирчиво исследовав себя на предмет возможных повреждений и таковых не обнаружив. - А ты не понимаешь? – насмешливо прищурился Фальк. Поглядел на быстро темнеющее небо и начал обстоятельно готовиться к ночлегу. И лишь соорудив себе нечто вроде гнезда, продолжил. – Это всего лишь означает, что не одни мы охотимся за чемоданом.
полная версия страницы