Форум » Графомания » Шоб не расслаблялись! Сказочка! » Ответить
Шоб не расслаблялись! Сказочка!
В. Редная: А то расслабились, понимаешь! Задача - закончить в один круг. Участники - пишите в соседнюю ветку Змей Горыныч лежал на спине, развесив в стороны четыре короткие лапы с длинными, загнутыми когтями, и подставив солнцу бледно-зеленое брюхо сплошь покрытое мелкими чешуйками. Три головы томно раскинулись на траве – из-под полуприкрытых век поблескивала то щелочка белка, то янтарно-желтая радужка с вертикальным зрачком. Одна голова, забавляясь, выпускала через ноздри клубы дыма в форме сердечек, впрочем, быстро рассеивающихся. Две другие периодически разлепляли веки, чтобы неодобрительно фыркнуть, но активно не возражали - было лень. Яркая оранжево-красная шкура гада блестела на солнце, пуская множество солнечных зайчиков. Один из них попал в глаз сидевшей неподалеку вороне и та, возмущенно каркнув – разлегся тут, понимаешь! – снялась с ветки и улетела в лес. Дул легкий ветерок, едва уловимо колыхалась трава, уже начинающая жухнуть от летнего зноя. Звонко стрекотали кузнечики. От пруда неподалеку доносилось неохотное кваканье лягушек. Одним словом, идиллия была полной. Неожиданно откуда-то из-за пруда послышался нарастающий шум. Лягушачий хор, на мгновенье затихнув, разразился многоголосой руганью по отношению к возмутителю спокойствия. - Горыня-я-я! – понесся в дрожащем знойном мареве зычный голос. Змей Горыныч обреченно вздохнул – опять она! Да что ж за жизнь такая, ни сна ни отдыха!!! Одна голова попыталась трусливо ретироваться под крыло, но две другие так шипнули на нее, что отступница, виновато моргнув, вернулась на место. Надо было срочно вставать, а не то… Домыслить Змей не успел – его тушу сотряс мощный пинок, отвешенный красным, сафьяновым и на редкость остроносым девичьим сапогом. - Вставай, лежебока! Исполинская туша заколыхалась, лапы заскребли по траве в надежде ухватиться за что-нибудь, что помогло бы поскорее перевернуться. С нее станется и вторым пинком помочь! Запыхтев, Змей поднатужился и, наконец, перевернулся. Почувствовав под лапами твердую землю, встряхнулся, распушив гребень и, прищурившись, повернулся к прервавшей его отдых невысокой девице с длинной русой косой, усеянной репьями, и упрямым выражением на загоревшем миловидном лице. - Ну ш-ш-ш-то тебе опять от меня надо, Марья? - Ты худеть не пробовал? – вместо ответа осведомилась наглая девица, подбоченясь, оглядывая гада с ног до головы. Тьфу, до голов. Змей смущенно потупился. По правде говоря, он в последний месяц что-то действительно разъелся. Сегодня, например, четвертая овца ну явно была лишней! Но это не значит, что какие-то там… могут ему указывать!!! - Не твое дело-с-с-с! – прошипел он, горделиво подняв две головы, а третьей исподтишка оглядывая себя со стороны. Нда, явно лишней! – Чего приш-ш-ла? Чего с-с-спать меш-ш-шаеш-шь? Марья возмущенно воздела руки к небу, призывая его в свидетели недогадливости Горыныча. - Ты что, ничего не слышал??? - А ш-ш-што я должен был слыш-ш-шать?? Лежал тут на солныш-ш-шке, никого не трогал..! - Да ты что, об этом уже все царство знает! Иван-царевич пропал! - Ну туда ему и дорога, - зевнул Змей. – Мне-то ш-ш-што с того? - Как что? Он ведь мой жених!!! - Ну и с-с-совет вам да любовь… - глаза Горыныча начали неумолимо смыкаться. Очередной пинок сотряс его тело как шторм сотрясает брошенный на волю ветра корабль. Левая голова лязгнула челюстью и едва не отхватила кончик языка. - Какой совет? Какая любовь?? – заорала дурным голосом Марья. – Читай по губам: он пропал!!!! Вчера на охоту уехал и не вернулся. Баба Яга даже яблочко наливное по блюдечку пускала – нигде его нет, ни следа! Как же я без жениха-то будуууу? – на глазах девицы выступили слезы. – Горынюшка, миленький ну помоги! Вздох, вырвавшийся одновременно из трех глоток, разжалобил бы и Кащея, но Марья сделала вид, что его не услышала, глядя в сторону и нервно теребя расшитый платочек. «Не уйдет», - тоскливо подумал Змей. - Ну ладно, ш-ш-што у тебя там, рас-с-с-казызывай.
Ответов - 12
Ju_Juk: - Пропал царевич! Ушел гад, а я столько сил вложила! – горько всхлипнула Марья. - Ты ж знаешь, он на все наши сказки один Иван царевич, а одних Василис штук двадцать не меньше! Марий тоже пальцев на руках не хватит, да еще по-мелочи всяких там на выданье полно. А Иван, как из дураков вышел, царевичем стал, так нарасхват просто. Марья смахнула слезы и начала загибать пальцы: - Сначала на этой, Василисе Премудорой женился, но она его шахматами замучила, развелся. Потом на Марье Маревне женился, так она его по фитнесам, да по бодибилдингам затаскала, он от нее тоже ушел. Еще были: Василиса Прекрасная, тьфу – гламур розовый, эта, как ее, Машка – искусница, ага, знаю, какая она искусница, за его спиной с Елисеем крутила, ну и всяких тоже было… Марья быстро позагибала оставшиеся пальцы на руках и потрясла кулаком перед носом отшатнувшегося Горыныча. - Я ж последняя из сказки, на ком он еще жениться не успел! И вот, на тебе, пропал, свадьба ведь на следующей неделе назначена была! Горыныч, ну ми-и-и-иленький, помоги, а? А я тебе за это чем хочешь отслужу. Змей вздохнул и укоризненно помотал сразу тремя головами. - Ой, девки, что ж вы на этого мужика всем с-с-стадом навалились-сь-сь-то? Нечай, других для вас-с-с нет? И что нашли-то в нем? Его ж из дурки только выпис-с-с-сали, царевич, тоже мне. Постных щ-щ-щ-щей он царевич. Братья-то его старшие, не в пример ему, с-с-статны, да красивы, умны, да с-с-смекалисты. А этому, благо, что только дури хватило лягушек целовать, вот дал Бог везенья! И то Премудрая, все за него делала, нежели б он сам царство то смог заграбастать?! Ведь это ж ее мечта была - царствовать, за то в лягушку и была превращена Кощеем, за жадность. С-с-сама ж знаешь, братья-то его не такие, как в сказке этот дурак-летописец писал, зависти в них нет, добрые парни. Кстати, по-секрету, он про них так написал, что они ему браги не налили на опохмел. Чем, кстати, тебе Елисей не по нраву то? Марья возмущенно замахала на Змея платочком: - Да ну тебя, Горыныч, ты прям как маленький! Мне сама Машка-искусница сказала – не мужик он, как мертвую поцеловал, так не мужик. А уж какая она искусница – вся сказка знает, так даже у нее ничего не получилось. Он же думал как: поцелует эту, в хрустальном гробу, отдаст последние почести, а она как панночка взяла и из гроба своего - бац, и встала! Ну, а у него все наоборот... Видал, даже виски у него седые! Так что, приходится за этим, царевичем Иваном гоняться. Вот куда он мог пропасть а? Горыня, ты бы полетал над тем дальним лесом, может, заметишь чего? Змей скривился. Идея поднимать свою только что пообедавшую тушу его явно не привлекала. Как бы отвертеться-то, прости Господи?! - Что замечу-то? Как он очередную лягушку целует или с Емелей на печи гонки с чертями устраивает? Вот, кстати, Емеля, может его, в женихи то? Но Марья, не поддавшись на провокацию, замахала на него руками как ветряная мельница: - Ты что??? Какой Емеля!? Он как на Машке-царевне женился, все. Его царь в ежовых рукавицах держит, но этот раздолбай, ленив до одури, разжирел, только и знает, что на печи 4х4 разъезжать, покрасил в черный цвет и мигалку прицепил – ну дубина дубиной! Машка разводиться хочет, но этот урод сказал, что оттяпает полцарства! Царство- то не резиновое! И папаше сказать боится, у них там какие-то терки свои. - Ну что ты тут разлегся, Горыня?! - Марья угрожающе начала постукивать каблучком по траве. Кузнечики порскнули в разные стороны. Третья голова снова сделала попытку спрятаться под крыло, но опять была водворена на место менее сговорчивыми товарками. Марья меж тем, осознав, что в роли просительницы все же выступает она, смягчила тон. - Проси что хочешь, только найди мне его, а? Горыныч, закатил глаза, отломил от дерева здоровый дрын, хотя в его лапах это было похоже скорее на иголку, и начал ковырять этим дрыном в зубах. Проси чего хочешь - ключевая фраза! Коли уж не отвязаться от нее, так хоть услать куда подальше… - Короче, Маш-ш, давай так, я конечно полетаю, только не с-с-сейчас, чуть погодя, а пока вот что: принес-с-си-ка ты мне, воды из трех ис-с-сточников. Один находится в тредисятом царстве, ну, ты знаешь, Кощеева вотчина, на нее еще Василиска зариласс-сь. В старом колодце нужно набрать воды, ес-с-сли не будет, залезеш-ш-шь, выкопаеш-ш-ь ямку там воды и набереш-ш-шь. – Довольный своей придумкой, Змей зачастил. - Второй у Шамаханской царицы в с-саду, фонтан там есть золотой, воды хоть упейс-ся. Третий в Москве на Театральной площади. Вот тебе фляга, все с-смешать, но не взбалтывать. Откуда-то из-под себя Горыныч извлек сомнительной чистоты фляжку, подозрительно ее осмотрел, принюхался, но все же отдал Марье. Та взяла ее двумя пальцами как дохлую змею, а затем сунула ее обратно в его лапы и с возмущением уставилась на гада. - Ишь чего захотел!? В Москву! Ладно, к Кощею, ладно, к этой ведьме, Шамаханской, но в Москву – нет! И не проси! Горыныч довольно зажмурился и практически промурлыкал: - Ну и ты не обессудь, не полечу, оставайся в девках. Марья задумалась. На кону было либо замужество и титул царевны, либо поездка в это жуткое место – Москву. Наконец, она решительно тряхнула косой, заехав ее кончиком Змею по носу. - Ладно, Горыныч, давай свою флягу.
MayaMi: Иван-царевич сидел в трактире неподалеку от Кремля. Эка невидаль, думал он, выдувая из расписной деревянной чашки пятую подряд порцию душистого ароматного напитка, в наше время невиданных скоростей куда-то переместиться. Торчал бы сейчас в своей глуши, на болотах по стрекозам из лука от безделья стрелял, а сейчас в белокаменной, в питейном заведении сидит, плюшками балуется, на местных красавиц бесстыжие глаза пялит. И все благодаря тому, что приятель Синбад, путешественник, за три собольих шапки подарил ему ковер-вертолет. Соболей этих пруд пруди, а вот ковер – он и в Москве ковер, диковинная вещь, так что сделку Иван считал удачной и приобретением гордился. Народ, например, врассыпную бросился, когда с рокотом Иван Царевич чинно опустился аккурат по центру площади, напротив собора. Охрана местная подбежала, ружьями машет, ругается, а как посмотрела на документы, сразу лицами посерьезнела, чинно спины выпрямила и, извинившись за площадную брань, пошла вон, попутно осведомившись, не желает ли гость чего. Дошло до Ивана не сразу, что про мафию Нового Тридесятого Государства знают тут не понаслышке, а посему боятся, и свару лишний раз предпочитают не заводить, от греха подальше. Собственно, в стольный град лететь Иван не собирался. Так, хотелось пошалить, попытать судьбу, пощекотать Кощею нервы, нарушив его воздушное пространство на новом ковре-вертолете. Но треклятый бессмертный мученик перепрятал свое яйцо куда подальше, и давай огненными шарами по объекту на поражение палить. Старый стал, совсем мозгами исчах, шуток не понимает, везде видит интервенцию. Вот от такой контратаки что-то в ковре и сбилось, маршрут перезагрузился, пропеллер завертелся в обратную сторону, да потоком ветра его и отнеси за десятки километров от дома. Обрадовался Иван неслыханно, увидев белые стены и купола: все-таки не в стойбище иноверное судьба его забросила, пощадила. Прямо у площади трактир ему попался, в лучшем виде «оформили» приезд с местными завсегдатаями. Это на третий день чай пошел, а так, поначалу, по четверти ведерка самогона уговорили. Каждый. И было все так хорошо, так ладно, что душа радовалась. Одно только беспокоило Ивана: свадьба должна была состояться на днях, заказали уже и скатерть-самобранку, и печке – матушке заказ дали, предоплату внесли. Машка уже и платье подвенечное сшила из цветков ландышей, он подглядел ненароком, как она промеж деревьев перед бабами в нем вертелась, хвасталась. Вспомнил он об этом, и задумался. По нему, так не позорилась бы, глупая, платья белого не надевала. Будто все Государство не знает, что она, невинной девушкой прикидываясь перед грозным опекуном своим, Горынычем, бегала в избу к Емеле. В это время, между прочим, его царевна на заднем дворе нежными ручками печку отмывала после гонок по лесу да аварии со ступой Бабы Яги. Кстати, несла нелегкая Емелю в тот день на печи не одного, а с Машкой, видимо, голову ему она задурила, а тут Яга свою ступу паркует у избы на курьих ножках. Ступа в клочья, бабка в реанимации, срама и скандала не оберешься, а Машке хоть бы хны. Позор, да и только. Втайне от Емели, много Иван насчет этой свадьбы со Щукой советовался, и она, окаянная, велела ему жениться, дабы своим отвратительным поведением не смущала Машка семейного согласия любимого щучьего протеже, придурка этого Емели. Ничего, сказала Щука, что гулящая, как в статус жены войдет, на правах супруга огреешь пару раз вдоль белой спины суковатым батогом, забудет думать про всякое непотребство. Щуке он поверил, но все-таки не лежала душа у него к этой женитьбе. Эх, если бы вот давешнюю москвичку отыскать, прописаться тут, да на работу тут пристроиться, вот бы он плевал на эту свадьбу с самой высокой московской колокольни. И тут снова как видение: мимо трактира прошла давно им примеченная красивая деваха: лицо здоровьем пышет, румянец алеет во всю щеку, грудь, хоть графин устанавливай, сарафан сидит, как влитой, коса из-под платка расписного до самого пояса мотается. И на черта они тут, в городе, волосы под дурацкими косынками прячут? Пытался Иван вчера с одной заговорить насчет этого предрассудка, так она, представьте, скорее бы исподнее сняла перед чужим женихом, чем оголила бы волосы. Сунув трактирщику горсть копеек, бросился опрометью за красоткой, словно привороженный. Так и тащился пешком, до самой окраины. Покосившиеся деревянные избы одна другую гнилыми сваями подпирали; в рвах стояла зловонная вода, кое-где прогуливался нехитрый скот. И откуда ж в таком месте такой бриллиант, подумал Иван, вытаскивая сафьяновый сапог, увязший в глине. Великая любовь овладела его ласковым сердцем, и, решительно тряхнув кудрявой головой, без стука вошел он в старую избу. - Как звать? – спросил он ошалевшую от такой наглости красавицу, - за тобой, душа моя, от самого центра шел, обувь эксклюзивную вот попортил, - он указал пальцем на склизкой от влажной глины выточенный башмачником сапог, и вздохнул тяжко, - люблю я тебя, вот какие дела. Как ты идешь мимо трактира, сил нет на тебя глядеть, такая тоска делается. - Аленушкой меня зовут, - потупив взор, сказала девушка, - а не до любви мне вовсе, потому как третьего дня брат у меня пропал. Ищу его, найти не могу, вот, хожу по городу, как опоенная. До любви или не до любви, но остался Иван в избе, правда, в сенях, с козой пришлось притулиться, но для первого знакомства было достаточно вполне. Но недолго ему пришлось в сене ворочаться: замучили проклятые клопы, или иная живность так, что места целого на полном теле не осталось. Поэтому на заре решительно направился он на печь, где красавица, забыв свое горе, почивала сном младенца. - Гостю место, - сказал он, почесываясь, - двигайся, давай. И началась новая жизнь, веселее и живее, чем прежде.
uno: Марья с подозрением смотрела на фляжку. "На что Горынычу такой коктейль? Дурман-травы пожевал бы, да и все. Али для удали он нужен молодецкой? Надо будет себе отлить, да испробовать на Иване." Да, только Ивана надо найти. А без водицы Горыныч искать его не будет. Закатала Марья рукава, поплевала на ладони и направилась в Кощеево логово. Старый пень все в войнушку играл – отделился от Тридесятого царства высоченным забором, установил в бойницах пукалки и палил по коврам-самолетам, ступам и прочему. На него царю неоднократно жаловались, мол, охренел, старый, а Кощей каждый раз отписывался, что у него случайно вышел перелет, и ни в кого он не целил, но вообще-то если нужно, то он может и стрельнуть куда надо и разнести к чертям царские хоромы. Со временем к его чудачеству привыкли, летали в объезд его воздушного пространства, иногда яблок отравленных подкидывали да ежей в окна бросали , вообщем притерлись. Марья решительно постучала в чугунные ворота. Увидев, что в глазок ее внимательно изучают, затораторила: «Ох, Кощеюшка, миленький, помощи прошу, не откажи.» «Чего тебе, лазутчица окаянная?» - хрипло осведомился глазок. «Знаешь, поди, опекуна моего Горыныча? Пьет ведь, змей. Уж скоро зеленый будет, а все пьет, спасу никакого. Как напьется, гребень на бок и давай баб гонять по полям, пятки жечь. Царь и решил выслать его подальше – в лес Забубенный. А этож сельпо такое, что мне там делать-то? Не хочу я на выселки!» - завыла Марья. «Ну и что? - не понимал Кощей, - я тут при чем?». «Ну как, - утираясь косой , сказала Марья, - говорят, у тебя водица есть, от которой так выворачивает, что ни капли в рот потом не возьмешь. Я б Горынычу дала ее, его б почистило хорошенько, а ему я сказала б, что это все от вина проклятого. Вот бы он пить-то и перестал.» «О-хо-хо, - захихикал довольный Кощей, - это я с радостью, на Горыныча у меня зуб есть, он подлец, всему царству про яйцо мое растрепал, что , мол золоченное с бусинками, потрешь, оно желания выполняет. Ко мне толпы повалили, все потереть норовили. Давай, во что тебе налить-то». Водица попахивала гнильцой, но Марья довольная закрутила фляжку, и, весело посвистывая, побежала в сторону дворца Шамаханской царицы. В народе дурная слава плыла про Шамаханскую царицу, говаривали, что оргии у нее творятся. Заманивает к себе парней и творит там с ними безобразия страшные. Бабы постарше шептали друг другу на ухо, краснели и крестились. Марье было конечно страшновато в этакий притон идти, но и любопытно, авось, чего интересного углядеть можно будет.
В. Редная: До дворца она добралась быстро. Это только доверчивым детям рассказывают, что на дорогу тридцать лет и три года уходит, на самом деле, все рядом, рукой подать. Через лесок перебежать, небольшое озерцо – Кащееву границу – на лодчонке переплыть и все, она уже во владениях Шамаханской. Чем ближе Марья подходила к трехэтажному, украшенному срамными картинками дворцу, тем больше ее одолевало любопытство. Вот бы на дворец изнутри посмотреть, узнать, правда ли, что о нем бабы толкуют! Да и с Шамаханской она доселе знакома не была, вдруг та, по-женски, что ей присоветует, а то найти Ивана – полдела, вот удержать его – это будет задачка посложнее. Отворив рукой расписные золоченые ворота, с которых едва не сверзился возмущенно закудахтавший «кури-ку-ку!» облезлый петух, Марья вошла во двор. Петух похлопал ей вслед крыльями, но потом снова взгромоздился на ворота и, нахохлившись, прикрыл глаза и поджал под себя одну ногу. В центре двора бил золоченый фонтан. Вода, рассыпаясь на тысячи мелких струек, взлетала вверх и опадала на землю мелкими брызгами. Форма фонтана показалась Марье смутно знакомой. Приглядевшись, она ахнула и, покраснев, отвела взгляд, попутно подумав: «Емеле бы такой размерчик… а то все в размер ноги ушло, прости Господи!». Еще больше покраснев от собственных мыслей, она почти бегом пересекла двор и постучалась в парадное крыльцо. - Открыто! – откликнулся приятный женский голос. Марья, робея, зашла внутрь и огляделась. Во дворце царил полумрак. Ноги утопали в мягкий, ворсистых коврах, небрежно брошенных на пол. Повсюду стояли мягкие диваны с огромными подушками, украшенными длинными кисточками, какие-то невиданные длинные кувшины с трубочками на конце. «Кальян» - вспомнила Марья диковенное название. До этого она такие только на картинке видела. - Эй, есть тут кто-нибудь? – крикнула Марья. – Я к царице Шамаханской. - Ну так проходи, чего у двери-то встала? – откликнулся тот же голос из-за полуприкрытой двери, из-под которой тянуло чем-то горелым. Марья толкнула ее и обомлела. Шамаханская царица, с поварешкой наперевес стояла у плиты и жарила блины. Вернее, блинами это было назвать сложно, черные с одной стороны и ноздреватые, непропеченные с другой, они вызывали желание только развесить их на ушах у треклятого царевича, по вине которого Марья вынуждена теперь по всему царству как угорелая носиться. - Не выходят, заразы, - царица воинственно взмахнула поварешкой, и Марью обдало брызгами теста. Слизнув один, она скривилась: оно к тому же было еще и пересоленным. - Что же это ты, царица, белых ручек на жалеешь, сама такую работу выполняешь? – спросила Марья. Царица уныло вздохнула. - Да понимаешь, попался мне тут мужик ненормальный! Всех мамок-нянек разогнал, хочу, говорит, чтобы ты мне сама готовила, хочу из рук твоих есть. А я до этого и ножа в руках не держала. Вот, учусь… Вообще, скажу тебе по секрету, - царица наклонилась к Марье поближе, - блины это так, ерунда! Мне тут недавно девка заморская про такую штуку рассказала, закачаешься! Все никак не уговорю своего мужика попробовать! Боиться, видать. Но, говорят, мужики с нее балдеют и бабу свою век не забудут! Я ее давеча Марье-искуснице порекомендовала, так, говорит, на Елисея как живая вода подействовала. - А какая, какая штука-то? – забыв про робость, подалась вперед Марья. – А то мне тоже надо, у меня как раз царевич куда-то перед свадьбой подевался! Может, и мне пригодиться? - Называется она... – царица наклонилась к Марье и что-то прошептала ей на ухо. Марья, покраснев как маков цвет, открыла рот и замахала руками. - Окстись, царица, да как же это возможно?! - Ну, было бы желание, - усмехнулась Шамаханская. – Вообще, ты, Марья, себя в форме держи, тогда никакие царевичи от тебя никуда не сбегут. Ты вот стриптиз ему когда в последний раз делала? Марья, выпучив глаза, непонимающе смотрела на царицу. - Понятненько… - покачала головой та. – Имеем случай клинического культурного отставания. Итак, запоминай, девка, пока я добрая…. Через полчаса ошалевшая Марья вышла из дворца, чувствуя себя на десяток лет старше, и еще на два десятка опытнее. Ну попадись теперь в мои руки Иван царевич, - думала она. Я уж своего не упущу! Жаль только Шамаханская законспектировать не дала, не забыть бы чего! У фонтана Марья остановилась, другим, оценивающим взглядом осмотрела его от основания до вершины, сглотнула, наклонилась и зачерпнула воды. Закупорила флягу и быстрым шагом двинулась в сторону дома. Теперь-то этот жирдяй-Горыныч не отвертится, теперь ему придется поднять свою тушу над лесом и найти ей царевича! Ведь осталось всего ничего - Москва...
Ju_Juk: Шла Маша долго, с ног сбилась, темнеть уже начало. Где-то недалеко заухал филин, предвещая что-то недоброе. Ей стало не по себе, мурашки забегали по рукам в затылок стянуло. «Блин – подумала Маша – что ж я свою косуху не надела, ведь предупреждали, что сегодня к вечеру похолодание». Дойдя до опушки, она повернула направо вглубь леса. Читатель подумает, что девушка в мини юбке и на шпильках одна в лесу - это классика и будет прав – Маша в этот раз была просто мечтой маньяка. В царстве давно хотели расчистить этот единственный путь в Москву, да как-то все у царя руки не доходили. Просили Емелю проехать на своей печи и выровнять дорогу, так этот лентяй даже ухом не повел, так и осталось дело не сделанным, а простой люд в Москву ездить стал все реже и реже, тем более, что в лесу поселился Бабба Йог. Говорили, что кто на него посмотрит, тот на всю жизнь в этом лесу и останется. Многие ходили из любопытных, так и не вернулись. Но, у нашей Маши была цель, причем цель яркая, как солнышко – ЗАМУЖЕСТВО! Одно это слово у нее вызывало блаженную улыбку. Переступая через коряги и выдергивая каблуки из сырой земли, она шла по тропинке, ведущей в этот жуткий город – Москву. Вдруг из кустов послышалось: - И кого ж это в нашу глухомань занесло? А, постойте, это ж знакомые все лица, Маня! Помню помню папашу твоего героицкого, стрелок был знаменитый, громил всех косточками из кампота. На тропинку вышел олень, на голове у него росло вишневое дерево. Маша опешила, а потом улыбнулась и бросилась на шею оленю. Олень отпрянул и они поцеловали три раза воздух. - Милый, милый Бяшка, как ты, сахару хочешь? - Да не ем я сладкого, ты ж знаешь – олень поднял ко лбу глаза. Куда ж ты на ночь глядя, детка? Всякие тут ходят, обидеть могут. - Знаю, конечно, а что делать. – и Маша рассказала Бяшке что от нее потребовал за услугу Горыныч. - Ну не гад, а? Посылать девушку, в Джимми Чу и Прада пешком за тридевять земель!? – Бяшка поморщился. – Не понимаю, как ты согласилась? Кстати, зачем тебе этот Иван, тебе что, так плохо? Два высших образования, карьера, а тебе подавай этого мужлана? – олень дернул задним копытом. – Кстати, зацени блеск на моих губах, как тебе? - Ой, классный, а запах! Что это? Герлен или Ив Сен Лоран? – Маша закатила глаза и в животе у нее заурчало от зависти. - Ну, как тебе сказать, дали пробник хочу купить и думаю, нужно ли. - Не думай, тебе идет! – Маша всегда таскала у Бяшки и помады и туш и все что на ней было из его закромов, т.к. он на шпильках и в мини-юбке все равно ходить не будет, а знаменитые дизайнеры ему всегда приносят что-то. - Ты считаешь? Ой, ты такая зайка! – Бяшка похлопал ресницами закрученными и накрашенными тушью – Ну, ладно, не буду тебя отвлекать от твоего странствия, предложил бы вишенку, но у меня только период цветения. – он закусил нижнюю губу и подмигнул. Оленье дерево благоухало, розовые цветы с нежными лепестками только-только открылись. - А ты не хочешь мне составить компанию? Я ведь в Москву, а там неделя моды. Бяшка начал топтаться на месте – это было признаком его глубоких раздумий. Топтался так он минуты две, а потом сказал: - А что, я свободен, моя педикюрша в отпуск ушла, что ж мне без педикюра быть? А в Москве, говорят, есть салон, в котором супер-процедуры для копыт есть. Пошли! Хоть олень был и странным во всех отношениях, но в его груди билось героическое и бесстрашное сердце. Парочка шла быстро, чутко прислушиваясь ко всем звукам ночного леса. Маша постоянно заводила разговор о том, чтобы сесть оленю на спину, но тот обижался, они останавливались и ей каждый раз приходилось уговаривать Бяшку пойти с ней. Неожиданно между деревьев заблестел огонек и послышались голоса и какой-то продолжительный звук. Маша и Бяшка пригнулись и подошли ближе, чтобы лучше увидеть, что же там. На поляне около костра на ковриках сидели полуголые люди в замысловатых позах, напротив них сидел бородатый худой мужик в трусах в позе лотоса и мычал. Откорректированный вариант. Решайте, какой оставляем. Шла Марья долго, совсем с ног сбилась, а тут и темнеть начало. Где-то недалеко заухал филин, словно предвещая беду неминучую. Ей стало не по себе, мурашки забегали по коже, затылок стянуло, словно косой за дерево зацепилась. Марья зябко повела плечами. «Вот ведь леший! – подумала она – ведь предупреждали бабки-ведуньи, что сегодня к вечеру похолодает, и чего я их не послушала, душегрейки не надела?! Хотя, откуда ж мне знать было, что придется по всему царству за Иваном мотаться!». Дойдя до опушки, она повернула направо вглубь леса. Противно запели вокруг комары, почуяв легкую добычу. Сарафан, укороченный по последней моде, соблазнительно приоткрывал ножку, но кроме летающих вампиров, оценить ее было некому, а они были несказанно благодарны Марье за поздний ужин. Отмахиваясь от кровопийц веткой, проклиная и сарафан, и шпильки на сафьяновых сапожках, а пуще всего – царевича Ивана вкупе с Горынычем, Марья с трудом ковыляла вперед вдоль еле заметно вьющейся тропки. В царстве давно хотели расчистить этот единственный путь в Москву, да как-то все у царя руки не доходили. Просили Емелю проехать на своей печи и выровнять дорогу, так этот лентяй даже ухом не повел, так и осталось дело не сделанным, а простой люд в Москву ездить стал все реже и реже, тем более, что в лесу поселился Бабба Йог. Говорили, что кто на него посмотрит, тот на всю жизнь в этом лесу и останется. Многие ходили из любопытных, так и не вернулись. Сходила и Баба Яга, посмотреть на конкурента, вернуться – вернулась, но при любых расспросах только закатывала глаза и отказывалась даже слово молвить. Любопытство народное это подстегнуло еще больше, но желающих донести до собратьев весть «Был. Видел» почему-то больше не находилось. Но, у нашей Марьи была цель, причем цель заветная, яркая, как солнышко – ЗАМУЖЕСТВО! Уже одно это слово вызывало у нее блаженную улыбку. Ради нее можно было и потерпеть временные неудобства. Переступая через коряги и выдергивая каблуки из сырой земли, она шла по тропинке, ведущей к последней цели ее путешествия – Москву. Вдруг из кустов послышалось: - И кого ж это в нашу глухомань занесло? Ба, знакомые все лица, Маня! Сколько лет, сколько зим! Помню помню папашу твоего героицкого, стрелок был знаменитый, громил всех косточками из кампота. На тропинку вышел олень, на голове которого росло небольшое, симпатичное вишневое дерево. Марья вначале опешила, а потом улыбнулась и с радостным воплем бросилась на шею оленю. Тот отпрянул и, стукнув копытом, неодобрительно покачал головой, но потом, смягчившись, дал себя погладить по бархатистой шкуре. - Милый, милый Бяшка, как ты, сахару хочешь? - Да не ем я сладкого, ты ж знаешь – олень закатил глаза.- Куда ж ты на ночь глядя, детка? Всякие тут ходят, обидеть могут. - Знаю, конечно, а что делать? – и Марья рассказала Бяшке, что от нее потребовал за услугу Горыныч. - Ну не гад, а? Посылать девушку, в Джимми Чу и Прада пешком за тридевять земель!? – Бяшка поморщился. – Не понимаю, как ты согласилась? Кстати, зачем тебе этот Иван, тебе что, так плохо? Два высших образования, карьера при дворе царском, а тебе подавай этого мужлана… – олень дернул задним копытом. Марья пригорюнилась: - А что делать, когда нынче с царевичами такая напряженка? Я б и сама плюнула на него, да за кого ж я еще замуж выйду? А знаешь, как замуж хочется?! Все царевны как царевны, одна я непристроенная! - Ох, Марья, - покачал головой олень. – Выйти замуж не напасть… - Знаю, знаю! – сердито прервала его Марья. – Но хочу кое-кому напомнить, что когда в соседней рощице появился некое четвероногое с серебряным копытцем, ты сам не поленился до Москвы дойти, да педикюр на копытах навести! А уж про то, как ты его обхаживал, я вообще молчу! Олень смущенно похлопал закрученными ресницами и опустил густо подведенные углем глаза. - Тут другое дело… - Ну конечно другое, кто бы спорил. И у меня другое! – Ну, ладно, ладно, не буду тебя отвлекать от твоего странствия, предложил бы вишенку, но у меня только период цветения. – быстро сменил тему олень и подмигнул. Оленье дерево благоухало, розовые цветы с нежными лепестками только-только открылись. - А ты не хочешь мне составить компанию? – Неожиданно для себя спросила Марья. - Опять лоск на копыта наведешь, да и вообще, вдвоем веселее. Бяшка начал топтаться на месте – это было признаком его глубоких раздумий. Топтался так он минуты две, а потом сказал: - А что, я свободен, тем более Серебряное Копытце к этому противному Коковане убежал. Пошли! Хоть олень был и странным во всех отношениях, но в его груди билось героическое и бесстрашное сердце. Парочка шла быстро, чутко прислушиваясь ко всем звукам ночного леса. Марья постоянно заводила разговор о том, чтобы сесть оленю на спину, но тот обижался, они останавливались, и ей каждый раз приходилось уговаривать Бяшку пойти с ней. Неожиданно между деревьев заблестел огонек и послышались голоса и какой-то продолжительный звук. Марья и Бяшка пригнулись и подошли ближе, чтобы лучше увидеть, что там происходит. На поляне возле костра на ковриках в позе лотоса сидели полуголые люди в замысловатых позах, держа в руках какие-то палки, похожие на посохи и мычали. Возраста они были разного: был среди них и глубокий старик, с длинной, окладистой седой как лунь бородой, были и мужики помоложе, но внимание Марьи привлек один юноша. Лет двадцати, стройный, с шапкой золотых кудрей над соболиными бровями, он казался краше всех царевичей, которых Марья встречала в своей жизни. Рядом томно вздохнул Бяшка, а потом, не успела она опомниться и сарафан на груди взбить, взял и выпихнул ее носом на поляну. Марья залилась краской и сделала пару шагов к костру. Реакция сидевших перед ним людей, коих она насчитала ровно двенадцать штук, была странной. Подскочив, они уставились на Марью как на призрак, а самый старый из них, поперхнувшись звуком "оммммммм" прохрипел: - Шо??? Опять????
В. Редная: Часть MayaMi, выложенная по ее просьбе Марья не поняла, о чем говорит старик, но, на всякий случай, сделала несколько шагов назад, оступилась, попала ногой в кротовью нору и, по-бабьи охнув, рухнула на землю. Из зарослей папоротника раздалось нервное хихиканье оленя. Марья, стыдливо покраснев, одернула подол задравшегося под самое «оно» сарафана, и попыталась встать. Юный красавец хотел было подскочить к ней, так старый на него прикрикнул так, что верхушки деревьев зашатались, а белки, выронив шишки, бросились наутек в свои дупла. Марья попыталась поднять свою упругую фактуру от грешной земли, посетовав на природную нерасторопность и лень: уже сто раз Русалка предлагала заняться ей плаванием, да все недосуг. Гибкости в молодом теле не было ни на грош, подъем получился с третьего раза. - Не знаю, о чем слово молвишь, отец, - отвесив земной поклон, чинно сказала Марья, - но иду я по надобности великой. Жениха моего любезного разыскиваю. Дед понимающе кивнул, и стукнул по земле невесть откуда взявшейся тростью. По лесу пронесся сильный порыв ветра. Проклятый сарафан снова задрался до неприличия, обнажив синие панталоны с розовой оторочкой. Маша готова была провалиться со стыда прямиком в преисподнюю: это ж надо, идти искать жениха, и такое срамное белье натянуть. - Много тут вас ходит, - усмехнулся старик, потерев бороду, - не ты первая. Какой твой? -Собою хорош, - оживилась Марья, - кудри русые, круглолиц, морда во, - она описала руками в воздухе круг порядочного радиуса, - румянец во всю щеку… - Красавец, - с пониманием покачал головой старик, - стало быть. Не, такого не видели, не проходил тут такой. Давеча на печи какой-то дурень несся, думал, все сосны тут посшибает. А мы только в транс вошли, тут костер погас, пришлось заново разжигать. Между прочим, прямо к столетнему дубу был прибит щит «Костры разводить запрещено». Впрочем, рядом, на кривой осине, мотался знак «кирпич». Емеле, понятно, закон не писан, царский зять. Раньше-то был психом, а после женитьбы совсем распоясался. Еще бы: с одной стороны царственный тесть, с другой – крестная Щука, которая на сковороду скорее пойдет добровольно, чем крестника бросит в сложной ситуации. А вот этим насчет костра стоило намекнуть, и она спросила кокетливо, глядя на юного красавца, который, поигрывая рельефной мускулатурой, делал вид, что не обращает на нее никакого внимания: - А пошто вы тут огонь развели? - А у нас индульгенция имеется, - широко улыбнувшись, заявил старик, - так сказать, на проведение опытов государственного значения. Помнишь, целая история была, когда в январе подснежники зацвели? Марья кивнула. В тот день все мужики бросились в лес с корзинками, чтобы своим красавицам бесплатно цветов набрать. Кощей, и тот откопал где-то лукошко своей покойной бабушки, на дно яйцо свое положил, и, держась за поясницу, полдня ползал по поляне. Невдомек было дуракам, что девки заранее все проведали, и для них же на рассвете всю поляну обобрали, а сами без бесплатного подарка остались. - Ну так вот другой проект в плане, - продолжил старик величаво, - лето, видишь, жаркое, дочка царская давлением мается, пиявки не помогают, Яга помочь не может, да и в реанимации она, а девка что ни день то в обморок падает. Царь печалится, чем развлечь, не знает, вот, удумал средь лета устроить ей катание на коньках, с небольшим морозцем, для куражу, ну и снежку подпустить, для эффекта. Марья только усмехнулась, уперев руки в крутые бока. Она – то уж точно знала, каким давлением мается Царевна: со дня свадьбы Емеля только два раза заходил в супружескую спальню. Один раз, когда искал запасную кочергу для своей печки, и второй раз – когда понадобилось для какой-то бумаги подпись супруги испросить, а она недужила в тот день и в сени не выходила. Как тут не заболеть красной девице, когда молодой муж глаз на нее не поднимает, не говоря уже обо всем прочем? - Вот Июнь, - не без гордости указал старик на заинтересовавшего Машу красавца, - занимается вместе с командой, которая за Зиму отвечает. Медитация наша не помогает. А красавца твоего найти в Москве, стало быть, надо, - он наморщил лоб, - хм. Это какой же антихрист тебе посоветовал идти в это капище идолово? - Горыныч-змей, - горестно потупившись, пояснила Марья, - видать, надоела я ему, решил меня извести таким садистским способом. - Вранье, - перебил ее вдруг возмущенно Июнь, - пошто ты, девка, клепаешь чего попало на порядочного Змея? Когда сама своего Ивана ты не любишь, идешь за него от нужды? Когда не люб он тебе? Зачем об чужом муже ты подумала, так, что зарделась вся? - Талант, - глядя на опешившую слегка Марью, старик похлопал юного коллегу по плечу, - мысли читает на расстоянии. Молодец. А ты, девка, раз столь нагло врешь, бери своего козла, возьми вот у меня пятак, если на границе препятствия будет ветеринарный контроль чинить, и иди отсюда вон, не порть нам ауру, не ровен час, Царь нам головы поснимает. Из кустов раздалось недовольное блеянье оскорбленного Бяшки. Кем-кем, а козлом себя он уж точно не считал. *** Время текло незаметно, тягуче, как смола. Уже вторую неделю Иван жил в Москве, в избе у девицы Алены. Соседи перестали шушукаться и даже стали напрашиваться на чаи с бубликами. Брат Алены не находился. Еженощно Иван и Алена шастали по трактирам да кабакам, расспрашивая про братца, но он не находился. Алена дула губы и воротилась от ласк милого, но скорее для проформы, чтобы уж совсем не радовался новому положению. Отсутствие брата ее нервировало. - Гуси- Лебеди уволокли его, - настаивал Иван, лежа на теплой печи, - у нас мамки-няньки как их завидят, бегут опрометью с детьми, на все замки закрываются. - Какие Гуси – Лебеди, Ваня, - обиженно поправляла Алена рюшечки на белой ночной рубашке, едва сходившейся на груди, - детине уже 15 лет исполнилось, скорее бы под ружье его отправить, чтоб загремел под знаменами, может, в уме поправится, да гульбу свою забросит. Дитя уже поперек себя шире, хоть поставь, хоть положи. Гуси в Тридевятом досаждали здорово, и ничего сделать с ними было нельзя: вымирающий вид. Как-то летел косяк над Кощеевыми угодьями, так тот, в своей манере, возьми да пристрели пару. Хорошо, что сослепу только пару: царю пришлось вести долгие переговоры и заложить полцарства на целых пять лет турецкому султану, чтобы за окаянных гусей штраф выплатить. Это при том, что Гуси –Лебеди своими проделками осточертели всем не хуже самого Кощея. Ивана пропажа брата любимой вообще не волновала, хоть бы и вовсе леший его крутил неизвестно в каких краях. Больше всего его волновало, как бы не начались его собственные поиски. К Царю Машка, ясно, не сунется: царь за Емелю и доченьку свою, в браке девицу невинную, на нее зол. Уже не раз грозился розгами высечь на площади прилюдно. А вот что мог удумать Горыныч? . Тот, хоть и пил прилично, и жил уже давно на белом свете, но, если одна голова отказывала в соображении, то две вступали в дело в ту же секунду. Хоть такой толк при полном природном уродстве. А при нынешнем раскладе он Ивана, ясное дело, из-под земли достанет, и, не сходя с места, испепелит. Всю ночь кряхтел Иван, ворочался на печи, и даже мужская сила его покинула на третий раз, чего не было уже очень давно. - Сколько стоит гонца отправить, - растолкал он Алену, - хочу домой письмо написать, чтоб не искали, сил не тратили. Так, мол, и так, домой не вернусь, не поминайте лихом. - На станцию сходи на заре, узнай, - буркнула та, - только дай поспать, черт ты неугомонный. Расценки у них тут были еще те: часа два Иван препирался с гонцом насчет стоимости доставки, потом – с писарем насчет стоимости чернил и бумаги, еще час ушел на составление текста. «Уважаемая Марья свет Васильевна, - гласило письмо, - сим письмом сообщаю вам, что покинул я вас навечно, и не надобно тратить средствов на мои поиски никаких, ибо я не имею намерения никакого возвращаться в нашу глушь, вас доле не люблю, да и вы меня тоже. Ваш Иван бывш. Дурак, а ныне царевич»
uno: Бяшка страдал. Шел позади Марьи, понурив голову, вздыхал… Услышав очередной судорожный всхлип, Марья не выдержала и обернулась: «Ну чего ты мне здоровье портишь, охами-вздохами изводишь своими?». Олень грациозно приложил копытце к сердцу: «Маша, за что меня козлом то назвали? Он бы еще добавил вонючим, чтоб меня унизить посильнее. Я ведь слежу за собой – регулярно маникюр-педикюр делаю, на загривок маску еженедельно накладываю, подмышки кажный божий день брею и, - интимно понизив голос сказал Бяшка, - между прочим кое-что еще тоже кажный день брею и начищаю. Это, наверное, ко всем гордым и красивым с провинции такое жестокое отношение, да? А что будет, когда в Москву придем? Меня вообще растопчут…» «Да ладно тебе, не ной, - зло сказала Марья, - начешем тебе загривок повыше, мхом вон синим натрем для эстетики и будешь звезда! Имя вот тебе надо другое придумать. А то ну чисто сельпо, девятый нумер». «Какое ж имя-то? – захлопал глазами Бяшка, - может Тарзан?». «Да ну что ты, бестолочь, придумал, чтоб тебя постоянно спрашивали, вы из лесу? Нет давай, ты будешь Сережа Зверь, а, каково?». Олень приободрился: «А что, по-моему хорошо». «Ну вот и ладно, иди и переваривай, имидж придумывай, мне не мешай, подумать надо». Марье тот давешный старик с красавцев Июнем тоже испортили настроение. «Ишь ты.. пень старый. Девкой назвал и пятак дал, мол цена тебе такая. И этот тоже : «Пошто на чужих мужей смотришь, рдеясь. А замуж по нужде идешь». А хоть и по нужде, зато в шелках буду и в злате – Ванька то хоть и дурак, но царевич. А что с Емели, например, было взять то, окромя того, что рдел меня где нипоподя? Ни цветочка, ни травинки – ни в уши, ни на пальцы. Щука все жадничала. А Емеля сам токма под сарафан лазать горяч, да по полям гонять на печи, и еще чтоб девка сзади визжала, да волосами пылила, а толку с него денежногу нету никакого». Нахмурилась Марья и зашагала еще решительнее. Долго ли, коротко ли, показалось Бутово. У въездных ворот в рядок выстроились кучера с коврами-самолетами. Неспешно покуривали длинные трубки, крутили усы, болтали меж собой, но глазами постреливали, клиентов искали. Марью с оленем приметили сразу. «Вай, красавица, гидэ тибэ надо. В миг долэтим, садысь не пожалэшь», - обратился к Марье на незнакомом наречии улыбчивый черноволосый паренек. «Приятный какой мужчина, - подумала Марья, привычным потайным движением взбивая грудь, - и улыбка какая хорошая.» «На Театральную нам, добрый молодец, - Марья светло улыбулась и по-царски выставила ножку в сафьяновом сапожке, - свезешь?» «А, культур-мультур, - не понятно чему обрадовался черноволосый, и, кивнув на оленя, спросил – шашлык-машлык делать будешь, песни петь?». Марья убрала ножку, ясно, что кучер дурак, а такой у нее уже есть один. «Не твоего ума дело, говори лучше, сколько просишь за доставку. Да давай, показывай, на чем мчать будешь, поди прошлого века модель, а цену заломишь ого-го» Ковер оказался вполне приличным, правда с неместными номерами. «Похоже штопаный, поди ворованный- смекнула Марья, - ну да ладно, некогда тут реверансы разводить, Иван и так уж две недели болтается невесть где, нацепляет щас болезней позорных, как собака репея, потом разоришься на микстурах, да докторах». «Поехали, мне к фонтану прямо», - решительно закинула ногу на ковер Марья, сверкнув непотребными панталонами. «Доставлю прямо к фойэ», - ухмыльнулся черноволосый. «Но –но, шутки со мной не шути, словьями ругательными не бросайся- строго прикрикнула Марья, окончательно разочаровавшись в смекалке и соображалке кучерской, - куды сказала, туды и правь, не умничай». Фонтан был, прямо скажем, так себе. «Горыныч, если захочет, ишшо лучше фонтанет, и даже не в три струи могет,- ухмыльнулась Марья. Она как раз набирала во флягу последнюю каплю,когда ее чуть не сбил с ног крутящийся вихрь. Вихрем оказался молодой парень в красных сапогах- скороходах. «Служба доставки, Вам письмо, примите, - сказал он , приплясывая во всю мочь, - я ноги до попы истоптал, пока за вами бегал, чего только людям не сидится на одном месте». Но Марья его ужене слушала, торопливо сорвала печать царскую и пробегала глазами корявые строки – «покинул навечно», «вас доле не люблю», «вы меня тоже». Марья без сил опустилась на бордюрчик. «Вот подлец, столько сил в него угрохала- сколько ночей не спала, сколько поз выдумывала затейливых, потом разогнуться по неделе не могла, сколько борщей варила, все чтоб ублажить подлеца этого…» В рассеянности, она подняла флягу и отпила из нее пару глотков…. И вдруг стало тяжело дышать, слезы полились градом. И упала Марья на землю, запричитала, нимало удивив оленя Сережу и вообще всех воокруг. «Ох, Ванюша, Ванюша, жизни без тебя нету, вернись ко мне, родненький!».
В. Редная: - Маш, ты чего? – по-бабьи охнул олень. – Ты чего придуриваешься-то, вставай давай! Но Марья продолжала кататься по земле и выть так, что трепетное оленье сердце прямо кровью обливалось. Вокруг начала собираться толпа. Мужики с ухмылками перешептывались, указывая друг другу на задравшийся до неприличия высоко сарафан. Бабы, жалостливо качали головами, выдвигая предположения одно другого краше. - Дурь-травы она нажевалась, помстилось чегой-то, вот и воет! – говорила одна. - Да не, обокрали ее, вишь, в одном исподнем валяется, да простоволосая, - уверенно отвечала ей соседка. - Да вон козел рядом с ней какой-то мнется, небось, он ее рогами пырнул, она и упала! – авторитетно заявляла третья. Этого бывший Бяшка, а ныне Сережа Зверь уже вынести не мог. С воплем «за козла ответите!» он наклонил голову и бросился в толпу, сверкая отпедикюренными копытами. Народ с визгом бросился в разные стороны, спасая филейные части от вконец осатаневшего оленя. Летели клочья из штанов, осыпались цветки вишневого дерева… Наконец, на площади никого не осталось, лишь одна Марья по-прежнему билась в рыданиях у фонтана. - Марья!!! – завопил олень, убедившись, что бодать больше некого. – Немедленно соберись, а то как наподдам рогами промеж глаз, не говори потом, что не предупреждали! Марья подняла залитое слезами лицо. - Ох, Бяшенька… - в горе она забыла новое имя, данное оленю. – Как же мне без Ванюшки моего жить-то? Где он сейчас, сокол мой ясный? Где он? Какая змеюка подколодная его от меня увела? - Да ты ж его не любила, что ж ты убиваешься так? – недоуменно спросил олень. - Да любовным напитком она опоенная, - неожиданно раздался дребезжащий голос у него над ухом. Олень, увидев небоданный еще зад, моментально наклонил голову рогами вниз, приняв боевую стойку, готовый снова доказывать всему миру, что он не козел, но стоявший у него за спиной старец с длинной седой бородой только замахал руками. - Не сердись, не сердись, гордый Сережа Зверь! Знаю я, кто ты. И знаю, пошто она в Москву путь держала. Змей ей ведь не просто так велел в трех фонтанах водицы набрать, дала бы она своему царевичу глотнуть, навек бы он ее стал, влюбился бы – до самой смерти бы не забыл! А она сама испила той воды. - Так что же, она теперь все время так рыдать будет? – спросил олень, брезгливо отдергивая хвост от попыток Марьи высморкаться в него. - Противоядие ей нужно, - ответил старец. - Да где ж его взять-то? - Расскажу, коли не побоишься его добыть. Олень с сомнением посмотрел на распластавшуюся на камнях Марью, на реверсе выводившую «ой, да на кого ж ты меня покинул» и «змеюка подколодная», и решился: - Ну говори, что делать надо. - А надо тебе, Сережа Зверь, пойти почти на край света – в Митино. Там у озерка круглого, найти след козлиный… - при этих словах олень ощутимо вздрогнул. – Зачерпнуть оттуда водицы, и дать ее испить девице. Тогда-то дурман с нее и слетит, станет она прежней. - Сережа в шоке! – почему-то в третьем лице сказал про себя олень. – А куда идти-то, дедушка? Мы ж сами не местные, дороги не знаем! - А я вам дам клубочек заговоренный, - ответил старик. – Он вас в Митино и приведет. С этими словами он полез за пазуху, достал оттуда видавший виды клубок рыжей шерсти, подозрительно пахнущий псиной, и бросил его на землю. Клубочек подпрыгнул и внезапно резво покатился куда-то за фонтан. - Марья! – забыв про принципы, завизжал олень, понимая, что еще чуть-чуть и клубок они не догонят. – Садись на спину! И так как Марья так и не проявляла признаков желания встать, зацепил ее рогами за позорные панталоны и, закинув назад, со всех копыт припустил за во всю прыть удиравшим клубком. Долго бежал Сережа зверь. Московские каменные мостовые сменились сначала деревянными настилами, а потом и вовсе дорогой пыльною. Клубочек, наконец, немного сбавил скорость, и олень смог немного отдышаться и оглядеться, куда его забросила нелегкая. Вокруг росли высокие деревья, верхушками своими цепляющие небо. Густая трава с дурманящим запахом так и манила попробовать ее на вкус. Олень мотнул головой, стряхивая наваждение. Нет, надо бежать за клубком. Попробовала тут одна такая нефильтрованной водицы…до сих пор вон на спине воет. Всех волков, небось, в округе распугала, подумали, что конкурент заморский по их души пожаловал. Клубочек, меж тем, подкатился к небольшому озеру, круглому, как тарелка, и остановился. Не смея надеяться, что это и есть конец его путешествия, олень тронул его копытом. Клубок не пошевелился. Сережа Зверь с облегчением вздохнул и посмотрел по сторонам – осталось найти след козлиного копытца и напоить из него Марью. А то ее стоны действовали ему на нервы не меньше, чем оводы, с гудением кружащиеся вокруг. Сделав пару шагов, олень увидел то, что искал. На сырой земле виднелся четкий отпечаток копыта. Не очень вежливо ссадив Марью на землю, олень попытался зачерпнуть из следа воды, но в этот момент кусты рядом зашевелились, и из них вышел небольшой беленький козлик. -Аленушка? - вопросительно проблеял он, глядя на Марью.
Ju_Juk: Сережа даже присел от удивления. Это невероятно, перед ним стоял красавец-козлик, да еще ж и ничей! Его белая шерстка поблескивала на солнышке, а маленькие рожки были чрезвычайно милы. Сережа даже сначала и не знал как вести себя с таким чудом, не знал с чего начать разговор. - Нет, вы ошиблись, любезный друг, это не Аленушка, это Маш… - олень Сережа, хотел сказать «Машка», но сообразил, что незнакомец может не так понять такое фамильярное отношение, будь даже и к своей знакомой – Марья Васильевна, а Меня зовут Сергей, рад встречи с Вами. - Очень приятно, Сергей, а меня зовут Ванечка. Я тут уже, поди, тридцать лет хожу, ищу свою сестрицу, не встречали, нет? Такая высокая, дородная, щеки с ямочками и в синем сарафане? Кстати, а вас не видел ни разу, боже, какое чудо!? Это что, вишня? - К сожалению, нет… - тут речь Сережи прервал громкий вой Марьи. - Ой, что это с ней? – поинтересовался козлик Ванечка – Ее что огласили? А то орет, как оглашенная… - Да нет, любовное страдание у нее, вот, пришли из козлиного копытца ей мозги промыть. Говорят, это противоядие. – Сережа с усталостью смотрел на Машины стенания и фыркнул. - Сереженька, если вы не против, я вас так могу называть? Мне кажется, вы поторопились. - Да, безусловно, можно Сереженька! – он повторил «Сереженька» и елей разлился в груди Сережи и он задергал своим изящным уложенным муссом хвостиком. - Дело в том, что я уже попробовал воды из этого углубления, ничем хорошим это для меня не закончилось, сударь. – и Ванечка стыдливо опустил свои очаровательные черные глазки. – я ж теперь оборотень, причем ночью я человек и то, не до конца, а вот днем -козлик. - Как это не до конца? Ой, извините, это наверное бестактный вопрос – Сережа осекся. - Да, что уж там, все знают, становлюсь похожим на сатира – до пояса человек, а ниже – Ванечка глубоко и печально вздохнул – козел, козлом. Сережу передернуло, он так не любил это слово «козел», что решил предложить альтернативу. - Ванечка, а может вам не козлом называться, например, туром? - Что? Туром, а это интересно, вы чрезвычайно эрудированны! Спасибо. А давайте сделаемся друзьями. - Я с радостью! Но что же с Марьей Васильевной делать? Не оставлять же бедную женщину в таком отчаянном положении? - Хоть я и не сторонник этаких экспериментов, но может именно на женщин, да еще и зельем опоенных, вода из копытца по-другому действует? – с этими словами Ванечка ловко переднем копытом подбросил подходящую щепу, зачерпнул из «козлиного копытца» воды и подал Марье. Та сначала поморщилась, но всхлипывая все-таки, отпила глоток. И тут началось невероятное, откуда не возьмись, налетел ветер, закаркали вороны, в озере поднялись волны. Ванечка и Сережа от страха прижались друг к другу боками и, переглядываясь, смотрели на Марью. А она сидела и смеялась. Вдруг все также стихло, как и началось, как и не было ничего. - Ой, Бяш… - олень Сережа помотал головой, давая понять, что он уже Бяшкой называться не желает - Сережа, а это кто с тобой? Что за новый друг? – Марья подмигнула. - Рад представить тебе – это Ванечка, мой новый друг. – Ванечка поклонился и с восхищением смотрел на оленя Сережу. - Ну, ребята, пора и в путь-дорогу собираться. Женщина я теперь свободная, ничего меня с этим, предателем, Иваном-царевичем, не связывает, хоть и жаль, конечно, но, что делать, насильно мил не будешь.- с этими словами Марья откупорила флягу и только хотела вылить содержимое в озеро, ведь содержимое уже не нужно, Горынычу лететь никуда теперь не надо, как вдруг появился старец с бородой, что на площади оленю совет давал. - Э! Не спеши девица, не спеши, красавица. Ведь тебе муж нужен, так? А я тебе к этим трем водАм дам одну травку, свари из этого всего кисель и дай тому, кто просил. Увидишь, что будет. – и пропал старик, как и не было его, только на том месте, где стоял узелок остался. Подняла Марья тот узелок, понюхала, пахло приятно, ну, подумала она, не отрава же. Тем более Сережа сказал, что старик этот от припадка ее избавил. И отправились три странника в обратную путь-дорогу, на встерчу со Змеем.
MayaMi: - Змей, чтоб тебя подняло и прихлопнуло, второй час ору тебе, к Царю на прием иди, велел быть, или не сносить тебе голов твоих бестолковых… Опрометью кинулся Змей в Палаты. И зачем намедни опять слово не сдержал, у Кощея на четырехсотлетии опорожнил двадцать пятую чашу? Все три головы болели, как сговорившись. Вспомнив, как после двадцать пятой той самой чарки в бане Кощеевой, нырял в озеро без исподнего, он вздрогнул от стыда. Все бабы теперь будут судачить, а им только дай языки почесать об мужских достоинства. Впрочем, ежели Царь на него по какой-то причине осерчал, то ему будет без разницы, что о нем говорят. - Не вели казнить, вели сccлово молвить, - на всякий случай пал он ниц перед троном, - каюсь, батюшка-царь, век буду тебе служить верой и правдой. - Государь великий, самодержец, - раздался от дверей бабий противный голос, - не серчайте на них, не в себе они сегодня. Намедни гуляли у Кощея, я у озера видела, как они купались, выпимши, у меня в озере, срам один. Оказалось, прибыла Щука в своем золотом аквариуме. Подлая баба, очевидно, к аудиенции готовилась заранее, плавник свой начесала, водную лилию в него вплела, чешуя огнем горит, жемчужным блеском переливается. Вслед за аквариумом три дюжих молодца внесли пять шкатулок с жемчугом, десять банок икры осетриной и десять белужьей. Старой стерве родня со всех морей – океанов этого добра насобирала, как обычно, к царскому столу. Горыныч, который явился с пустыми руками, готов был сквозь землю провалиться. Царь недобро на него посмотрел, дары щучьи повелел отнести в кладовую, ударил скипетром об пол так, что стены в Палатах затряслись, и сказал сурово: - Ты куда, чертов Змей, Марью свою засылал? Пошто ты распоряжаешься моим народом, аль Царем возомнил себя? Ну, решил Горыныч, хоть перед смертью покуражусь, покажу, на что горазд, а заодно Щуку эту, старую взяточницу, за жабры возьму…он набрал в легкие воздуха и сказал, подбирая слова, с огромным уважением в голосе: - До Москвы она пошла, Ваньку искать…промеж прочего, твой сcccын, хоть и незаконнорожденный. Царь сделался страшнее черта в гневе. Он, по слабости своей, произвел Дурака в царевичи, хоромы выделил и надел земельный, но повелел Ивану на глаза ему не попадаться и в Палаты носа не казать, а иначе, сказал, будет его дурья башка лететь с плеч впереди ковра-самолета. Щука заплескалась а аквариуме, по воде пошли круги. Царь еще раз схватился за скипетр, с явным намерением огреть Змея по одной из голов за такое супостатство, но сдержался, и обратился уже к Щуке: - А твой где крестник, зять мой, чтоб ему вверх дном на своей печи перевернуться…. Щука высунула свою бесстыжую морду из воды, залебезила, заюлила, занервничала. - Ваше величество, ясноокий Государь, не обессудьте, устал, сердешный, касатик мой ясный, утомился, с доченькой вашей на коньках катаясь, умаялся, да простудился… На днях произошло чудесное явление: посреди июня вдруг пруд замерз, да снег пошел средь ясного неба. Царевна Несмеяна коньки серебряные нацепила, и давай выписывать по озеру пируэты, а супруг ейный с нею увязался, часа четыре по кругу мотылялись. Простой люд поглазел на них, и ушел, не солоно хлебавши: стрельцы по царскому приказу озеро в три кольца оцепили, так, что мыши не проскочить было к тому катку. Змей прокашлялся многозначительно и сказал, обращаясь к Щуке, которая вытаращила на него рыбьи свои глаза, как на привидение: - Чего ж энто ради на каток его понесло, креccccстника вашего? Небось, в газету хотел попасть, на первую полосу, али зимнюю резину не успел на печь натянуть, заняться нечем было? - Любовь промеж них, - понизив голос, произнесла Щука, - это ты все бобылем живешь, бобылем ты и помрешь, хоть в исподнем, хоть без исподнего, смотреть на тебя тошно, черт ты трехголовый. Змей покачал одновременно всеми головами. Со Щукой у него смолоду были свои счеты. - CCCСука вы, а не Щука, - сказал он, - обидны ваши слова. Аль позабыли вы, как в девстве, золотою рыбкой будучи, за мною бегали? Говори, Царь, пошто вызывал, или руби головы, не мучай. Маша моя отправилась за Иваном, говорю еще раз, люб он ей… - Огреть бы тебя плетьми, - разозлился Царь, - да сил нет в руках. Сегодня явилась она ко двору, с какими-то двумя козлами, черт ее дери, говорит, Царь, батюшка, жить без твоего зятя не могу, мой, говорит, хоть убейте. А дщерь моя, - он достал из кармана платок, вытер с глаз обильные слезы, - плачет, не унимается. Что делать будем? Машка говорит, Ванька в Москве ее бросил, новую зазнобу нашел, вот она, туды ее в качель, сюда до меня и заявилась, добить меня решила, окаянная гулящая баба. Видать, с ужасом подумал Змей, совсем плохи дела, раз явилась Марья с такой петицией пред царские очи, да двух козлов каких-то приволокла, видать, в качестве подношения. Ну и бабы пошли, то в траве всеми днями валялась с Емелей, хоть бы постыдилась, в мужья Ваню подай, теперь не надо Ваню, подайте царского зятя. Щука чуть не утонула в аквариуме от праведного гнева, потеряв на миг сознание, но пришла в себя, и тут же – в дело: - Гнать со двора, - пролепетала она, уперев в бока плавники, - с позором. Явилась царевна. Змей, и тот содрогнулся, хотя уж на что ценил в дамах стройность. Худа, тоща, вся синяя, не в коня щучья икра и прочая царская кухня. За что только Царь платил деньги за ее ученье во Хранции да в Лондоне? Судя по всему, не жилец девка, да и с психикой явные нарушения, раз слезы льет денно и нощно. По-хорошему, Емелю он понимал: о кости царевнины можно было свои собственные переломать. Следом за супружницей явился и сам Емеля. Щука в морде своей опять переменилась, вся затрепетала любовью, и забыв на радостях, где находится, залепетала, закатив глаза под царский лепной потолок: - Касатик мой ненаглядный…хоть одним глазком взглянуть на тебя. Что-то ты зачах, родной, на царском пропитании. Аль харчи тебе не идут впрок? Что только бабы, и царевна, и Маша, в нем нашли, размышлял Змей, вот Ванька, прямо сказать, красотой леп, и силушка, и стать в нем есть, а этот. Не на что взглянуть, никакой нету фактуры. Рубаха расписная болтается, что на Кощее, портки суконные по последней моде висят мешком, прическу навел какую-то идиотскую. Тьфу, мать его крестную и такую тоже, подумал Змей. Думай вот теперь, три головы ломай, как выпутываться. А Царевна, тоже хороша, как бросится мужу на шею, совсем совесть потеряла. Называется, Сорбонну закончила, аж смотреть тошно на ее ужимки. Уж и грудь свою тощую к Емеле прижала, и юбку ненароком задрала, панталоны кружевные на весь дворец показались, а, акромя хранцузских этих панталон, там и смотреть было больше не на что, прости, господи. - Как исхудала, - всхлипнул Царь, покраснев со стыда, - доченька, так вести себя некультурно, аки девка дурная ты себя ведешь. - Некультурно, - перебила его нахальная Щука, - чужих мужьев отбивать, а своего целовать – как раз очень культурно. Что вы, батюшка, приятно смотреть на такую любовь, я со своим Водяным вот так же, помню, душа в душу...душа в душу. - Мон шер, - всхлипывая, говорила Царевна, перемежая иностранные слова с родными русскими, - май дарлинг…их либе дир. Je t’aimе. Не покидай меня ради этой простолюдинки…я тебе куплю, как у Ваньки окаянного, заморский ковер-вертолет, только не ходи с ней вечером на сеновал… - Сыночка, опомнись, - заверещала Щука нечеловечьим голосом, - околдовала тебя эта дура деревенская, опоила чем-то...Ой, беда-беда, огорчение. Поклялась я матушке да батюшке твоим, царствие им небесное, что будешь ты у меня жить, аки сыр в масле, при дворе царском. Ой, что ж делать-то, батюшка? Змей, подлец ты окаянный, немедленно лети за Иваном, или не приходи боле на озеро мое купаться, ни в исподнем ни без исподнего. Не сходя с места, оскоплю. - Одурела, сссстарая? – спросил Змей, разгневавшись, - куда ж я полечу, я в такую даль не летаю, вот ты его родителям у гроба поклялась, что не оставишь сироту, вот и плыви, куда хотишь, и угроз мне не чини, не те времена. Ты, - обратился он к Емеле, - охальник позорный, бабник окаянный…а ну как понесет Машка моя? - Куда…понесет? – ошалело спросил Емеля, - о чем вы, Змей Горынович? Не разумею я ваших слов. - Зачнет дитя, - для бестолковых пояснил Змей. Царевна рухнула в обморок, ударившись головой о трон, на котором восседал ее отец. Поднялась страшная суета. Замельтешили придворные врачи, арапы с опахалами; Щука верещала что-то диким голосом; Емеля толкался возле дверей. Царь бился головой о резной подлокотник трона, обещая всех посадить на кол, оскопить, обезглавить, и в таком обличье выставить вдоль дороги, ведущей к царству подобно тому, как поступил с непокорными римский император. В сей трагический момент, вихрем ворвался в зал гонец, обернулся через себя раз десять, и сказал царю: - Послание вам, прошу прочесть…замотался я в ваши края бегать, аки бешеный пес, чай свет на ближний...Из Москвы пишут и пишут, и никто не отвечает из ваших краев, хоть бы совесть поимели. Царь утер со лба пот, раскрыл письмо и едва не рухнул в обморок вслед за своей дочерью. Письмо было от распроклятого Ивана, из-за которого разгорелся весь сыр-бор, и писал этот недоумок буквально следующее: «Уважаемый папаня (зачеркнуто), отец мой, государь, Иоанн свет Иоаннович 16, сим посланием уведомляю вас, что третьего дня я вступил в законный брак с любезной моему сердцу, да не только, девицей Аленою, и отныне прошу считать ее царицею моих угодий, кои мне положены по праву наследия опосля вашей скорой смерти. На Иван Купалу будем у вас для оформления всех бумаг и знакомства с жаной. Смею просить встречи у ворот, как подобает встречать наследника престола с супружницей. Доле писать не могу, ибо нет мочи, как хочется спать. Сын ваш Иван, со всем почтением, цалую крепко, ваша репка (зачеркнуто)». Совершенно позабыв про свое положение, Царь выругался непечатно: Иван Купала как раз был сегодня, письмо немного запоздало. - Ну, я его встречччччу, - внезапно рассвирепел Горыныч, - покажу, охальнику, как срамить мой род.
uno: И все сразу забегали, засуетились, мамки заголосили : «Ой, сынАчка, едет, а блины то не напекли. пирожки не нажарили, чем кормить-поить ребенка?» Царь, поправляя корону, буркнул: «Какие пирожки, сынок, сволота, на полцарства роток раскрыл. Женушка, видать, та еще штучка». Царевна посинела еще больше, в голове мелькнуло: «Ежели Ванька за папиковым добром приехал, то, значится, накроется круиз в Амстердам, город развратный, который я Емелюшке обещала. Ох, горе-горе». Горыныч, решительно шевеля хвостом, направился к воротам. Щука в золоченом аквариуме, нетерпеливо погоняя ездовых сомов, тоже поспешила за ним, понимала хвостатая, нужно меры принимать, а то и Емелюшкино приданое уменьшится, и Марья –распутница будет воду мутить. По всему выходило, что лучше б сгинуть им обоим в болоте, но... Между тем у красных ворот, пыля ногами, остановись пятеро. Иван с пышногрудой Аленкой и Марья, с решительным лицом и двумя козлами, пардон, турами, пардон животными с альтернативными сексуальными предпочтениями. Марья, подбоченившись, разглядывала разлучницу: «Сиськами взяла. Ох, видно, лекари заморские постарались , слышала я, один кудесник травами да заговорами женскую гордость растит…». Аленушка же с криком глубинным бросилась к козленку, миловать принялась его и ласкать. Марья не выдержала: «Ты чего с козлом-то целуешься?» Аленушка , оборотя залитое слезами лицо к зрителям, сказала: «Не козел он, брат он мне. Скажи, брат, где сила твоя богатырская, как вернуть ее?» Козленок вдруг потупился и молвил: «Сестра, мил мне облик мой нынешний и не нужно мне человечье обличье. Тем паче, что молодцем-то я был толстым и неудачным в любви. Видно не в силе богатырской счастье, а во взаимности, - он посмотрел на оленя долгим взглядом и неожиданно пропел тоненьким голоском,- и роз рассветных лепестки всего лишь тенью незаметною легли….» Все вздрогнули…. Иван, доселе молчавший, крякнул: «Эээх, молодость-молодость, пора, понимаешь метаний половых, туды ее в качель». Марья закатила глаза и явно собиралась ответить, чем-то в стиле Бабы-Яги, но подоспевший Горыныч, делая попытку улыбнуться, хотя б двумя из трех голов, прошипел: «Ну что стоите, гости дорогие, проходим-проходим, по одному в залу, для официального сношения, тьфу, приношения извинений, папе» Царь сидел набычившись, поглядывая на молодежь красным глазом, гневно сопел и рвал из бороды волосья. «Ну что, сынок, осрамил папку? От невесты сбежал, свадьбу расстроил – позору перед гостями не оберешься, и ишшо жону без роду и племени привел, папин огород делить». Аленка заплакала, обидны слова нареченного папы показались ей: «Не надо мне ничего от вас, папенька. Мне и в Москве хорошо жилось, в секретаршах одной хорошей строительной компании, имя мое малоизвестное – Лена Хапурина, но честное, мне чужого не надо». Марья вдруг решительно выступила вперед, по-бабьи жалко стало ей девушку честную. «Батюшка царь, я то ведь без обид на Ивана, ежели нашел он свое счастие, пусть валит в Москву, ты ему по-волшебному подсоби там, к делу какому пристрой. Он ведь хозяйственный Ваня-то, где мосток навести, дорогу подлатать, завсегда справится. Вкусу тока нет никакого, вечно то корягу притащит в дом, скажет – корабль с фигурою мужской, то глыбы камены – скажет кони…». «Ладно, - смягчился царь, - на том и порешим……
В. Редная: - Только имя бы тебе, дражайший супруг мой, сменить надобно! – неожиданно задумчиво молвила Аленушка, оценивающе оглядывая новоиспеченного мужа с ног до головы. – А то в Москве каждый третий – Иван, а из них каждый второй – дурак дураком, прости Господи! Нет, тебе надобно имя построже, пущай тебя люди знают, да пужаются! - Георгием желаю быть! – незамедлительно приосанился Иван. – Все ж таки Москва – град стольный, от века ее Георгий Победоносец охраняет! Я и Змея могу тоже побороть, ежели надобно! – он бросил многозначительный взгляд на Горыныча. - С-с-совсем ополоумел! – возмущенно прошипел тот. – Тебе, друг мой с-с-ситный, до Георгия, как, хм… до Щуки раком! Змея он побороть вздумал! Видали?! Ох, дождеш-ш-шься ты у меня, Ванька, откушу твою буйну голову, да Кощ-щ-щею презентую! Он у нас-с-с таксидермис-с-ст известный, мигом чучелко набьет, да на стенку повес-с-сит, шоб другим неповадно было! - Да леший с ним, Горыня! – вмешалась Марья. – Ну хочет он имя сменить, пущай меняет. На Георгия он, конечно, не тянет, а вот на Юрия – в самый раз! А коли так пугать всех любит, так быть евойной хвамилии – Пужок. - Юрий Пужок… - задумчиво произнесла Аленка, оценивающе глядя на мужа. – А что, мне нравится! Отесать тебя немножко, кепку эту дурацкую с головы убрать – первый парень на деревне будешь! - Кепку не отдам! – вцепился бывший Иван в блин на голове. - Ну вот и ладушки! – потер руки царь, довольный, что все так хорошо разъяснилось и на царство больше никто не покушается. – Будешь ты Пужок, отныне, Москвой хозяйствовать, уважаемым человеком станешь! Мамки-няньки умиленно сложили руки, наблюдая, как сынАчка, репетирует поклоны, да улыбки ласковые, кои он московским жителям дарить собрался. Марья тем временем, воспользовавшись моментом, отвела в сторонку Емелю и, привычным движением выпятив грудь, рассказывала о своих похождениях, не замечая, что неподалеку за занавесью, пристроилась Несмеяна, как орлица над орленком кружившая вокруг своего благоневерного. Как дошла Марья до того места, где она из фляжки воды хлебнула, так у Несмеяны аж слезы на глазах высохли. Жадно облизнула она синюшные свои губы, глаза засверкали так, что увидь ее в темноте Емеля – на месте бы помер от разрыва сердца: Несмеяна и так-то была не намного краше упырицы, а сейчас и вовсе аки смертный грех страшна стала. Не отводя взора от фляги, висевший у Марьи на поясе, слушала она, как разлучница треклятая к Емеле клинья подбивает. Тот с пресыщенным видом томно закатывал глаза и тянул ручонки свои шаловливые к глубокому вырезу на Марьином декольте. Меж тем в зале намечался пир. Слуги сновали туда-сюда, разнося на блюдах гусей-лебедей жареных, почки говяжьи верченые, икру черную да красную, да икру заморскую – баклажанную. А уж пирогов, да поросят пареных, да раков клешнистых – так и несть числа было. Сережа Зверь, да козлик Ванечка, тесно прижавшись друг к другу боками, слегка морщили носики, глядя на это изобилие. Горыныч, под чьим теплым боком они устроились, брезгливо кривился, но не прогонял, в конце концов, Марье его они в пути помогли, так что не будем столь строги к запретной любви. И вот кликнули всех за столы садиться, за скатерти расписные. Марья попыталась подхватить Емелю под ручку, да усесться с ним рядом, но Несмеяна, возмущенно пихнула ее костлявым боком, да сама рядом с мужем села. Не заметила Марья, как фляжка с водой из трех источников, перекочевала с ее пояса в карман к Несмеяне. А та дождалась, пока слуги кубки разнесли, да и плеснула водицы в чашу Емели. - Ну что ж, - прошипел Горыныч, видя, что царь от избытка чувств никак не может начать приветственную речь. – Предлагаю тос-с-т! За с-с-частье молодых – Юрия Пужка, да Алены Хапуриной! - Уррра! – вскинулся с кубком в руке Емеля, почувствовав чуть выше колена костлявую руку жены, и что есть силы долбанул чашей об ведро, предназначенное для возлияний Горыныча. Плеснулось, смешиваясь, вино. - Ура! – от избытка чувств, Сережа Зверь тряхнул головой, усыпая все вокруг лепестками цветущей вишни. Несколько лепестков, медленно кружась, опустились в чашу Змея. Ничего не замечая, его левая голова, опередив двух своих соседок, раскрыла пасть и одним махом заглотнула содержимое ведра. В ту же секунду свой кубок опорожнил Емеля. Внезапно в зале потемнело. Раздался удар грома, заставивший царя, забыв про величие, опрометью кинуться под трон. Неизвестно откуда взявшись, брызнули в разные стороны огромный варан и маленькая, юркая ящерка. Все повскакали с мест, поднялась паника. Щука билась в своем бассейне с воплями – Емелюшка! Ты жив ли, соколик мой ясный?! Голосили бабы, дурным голосом выла Несмеяна, Юрий Пужок спрятал лицо в пышной груди супруги, одна Марья, отличавшаяся на редкость крепкими нервами и отменным зрением, застыв, сидела на скамье, глядя на то место, где секунду назад был Горыныч… Наконец, тьма рассеялась. Гости осторожно вернулись на свои места, ощупывая себя в поисках возможных повреждений. Щука, наконец-то увидев своего крестника живым и невредимым, перестала биться в истерике и разразилась слезами облегчения. Меж тем, Марья, выпучив глаза, смотрела на статного молодца, появившегося вместо Горыныча. Молодец ошарашено хлопал глазами, рассматривая свое отражение в зеркальном полу, а потом поднял голову и увидел Марью. Улыбка осветила его молодое и красивое лицо. - Марьюшка! – протянул он руки к окончательно ошизевшей от такого поворота событий девушке. Но женская природа мудро отключила мозги: кокетливо улыбнувшись и подтянув сарафан, Марья подошла к молодцу и подставила щеку для поцелуя. - Люблю я тебя, свет мой ясный, будешь ли женой моей? – крепко обнимая девушку спросил молодец. Марья из-под ресниц оглядела нового суженого. Черные кудри рассыпались по плечам, желтые глаза с вертикальными зрачками из-под соболиных бровей смотрели нежно и ласково. - Да кто же ты? – зардевшись, поинтересовалась Марья. - Али не узнаешь опекуна своего? – улыбнулся в ответ молодец. Марья ахнула, но на всякий случай теснее прижалась к новоиспеченному жениху. Вдруг с противоположной стороны стола послушался жуткий хохот. Вздрогнув, все посмотрели туда. Запрокинув голову, сверкая кружевными панталонами, хохотала Несмеяна. Рядом с ней на коленях стоял Емеля, не оставляя попыток облобызать ее руку. - Шер ами, - бормотал он. – Каким же я был слепцом! Как я мог не замечать вашей божественной красоты! Cara mia, пойдемте на сеновал! Подарите мне хотя бы мгновение вашей любви, и я смогу умереть от счастья! Щука заново залилась слезами, правда на этот раз от умиления. Царь вылез из-под трона и во все глаза разглядывал то молодца, очутившегося на месте Горыныча, то ополоумевшего от любви Емелю, то бившуюся в истерике от хохота дочурку. И никто не обратил внимание на то, как Сережа Зверь и козлик Ванечка внимательно разглядывают забившихся под лавку варана и ящерку, а потом потихонечку выпускают их на травку перед дворцом. - Ты видел..? – шепотом спросил Сережа у козлика. - Дорогой друг, вы сейчас думаете о том же, о чем и я? – вопросом на вопрос ответил козлик. - У них же нет… - Да, вообще ничего…! Не сговариваясь, они внимательно посмотрели на прижавшуюся к молодцу Марью и загадочно улыбнувшись, направились прочь от дворца. Свадьбу сыграли в тот же день. Счастливая Марья наконец-то смогла покрасоваться в платье из ландышей, а вечером оказалась в горячих объятиях своего возлюбленного… Наутро, пока дворец еще спал, Марья тихо вышла, не разбудив крепко спящего мужа, и велела запрягать повозку. Через полчаса она уже подходила ко дворцу Шамаханской. Презрительно хмыкнув, оглядела фонтан и зашла в сени. Через несколько минут из распахнутых окон раздался истерический смех царицы. - Что, правда? Три штуки?! Не может быть! Ну ладно, коли уж такое дело, отказать не смогу – записывай! ТУТ И СКАЗОЧКЕ КОНЕЦ, А КТО СЛУШАЛ - МОЛОДЕЦ!
полная версия страницы